И проснулась.
Нет. Так больше жить нельзя.
***
Аня была соседкой Людмилы. Хорошей соседкой. Даже подружкой, несмотря на большую разницу в возрасте. Анне недавно исполнилось тридцать пять лет. Людмиле – шестьдесят. А они дружили и всегда находили общие темы для дружбы. И это было прекрасно, замечательно – в наше время соседи редко дружат. В наше время соседи практически не общаются. Не принято. Не модно, что ли. Неудобно.
За солью, сахаром, мукой и хлебом давно никто ни к кому не ходит. Неприлично – свое надо иметь. И уж тем более, никто не ходит к соседям «позвонить» или (о Боги!) посмотреть телевизор. У всех все свое. Все свое, собственное, нажитое непосильным трудом: квартира, машина, цацки, обстановка и прочее, и прочее. Каждый считает свою территорию неприкосновенной и священной. Частная жизнь соседей спрятана за семью замками и сотней печатей. И любое проявление общительности и любопытства воспринимается болезненно.
Человек закутывается в невидимый кокон, соединенный с телом тончайшими нервными окончаниями. Любое проникновение причиняет неудобство, даже боль, и люди стараются поменьше соприкасаться друг с другом, чтобы не чувствовать неприятных ощущений. Даже здороваться лишний раз не хотят. Такова нынче человеческая природа. Таков современный менталитет, когда «нельзя переходить черту», и ничего с этим не поделаешь.
А Люда и Аня, наплевав на границы и менталитет, потянулись друг к другу с первой встречи. Людмила жила в этом доме давно, лет тридцать уже, а Анька со своим Сашкой купили квартиру шесть лет назад. И Анька, несмотря на молодость и современный взгляд на жизнь, первая пришла к Люде знакомиться. Пришла не с пустыми руками, с пирогом, мягким, свежеиспеченным, ароматным, заботливо прикрытым вафельным полотенчиком.
Это было так старомодно и мило, что Люда беспечно впустила ее в свой дом, поставила на газ чайник, и замечательно провела время с молодой соседкой. Болтали ни о чем и обо всем. Она, Аня, была симпатичной, интересной, жизнерадостной, полной планов и перспектив. Умненькая, улыбчивая, доброжелательная, открытая Аня оставила о себе приятное впечатление.
И на следующий день Люда нанесла ответный визит к соседям. Явилась в гости со своим фирменным печеньем. Вспомнила древний рецепт и испекла – сама от себя таких финтов не ожидала. Но очень уж хотелось порадовать ребят. Своих-то не было. И порадовала – «ребята», озабоченные переездом, ремонтом, усталые, по-детски хрустели печеньем и нахваливали кулинарные способности Люды.
Они были славной парой, Анька и Сашка. Они идеально друг к другу подходили. Аня, миниатюрная блондиночка, мышка-норушка, ясноглазая, с кокетливо задранным вверх носиком и губками бантиком. Этакая пусечка-лапотулечка с прямой челкой над аккуратными бровками и смешливым, всегда готовым к улыбке маленьким ртом.
Сашка, наоборот, большой, серьезный, немного неуклюжий, будто капитан подводной лодки, очень ответственный и строгий. Но вдруг улыбнется, сразу посветлеет лицом, преобразится – и думаешь – до чего хорош парень, до чего мил, с таким нигде не пропадешь! Руки у Сашки – золотые. И теперь у Люды в квартире все работало, техника не ломалась, краны не текли, полки висели ровнехонько – Саша никогда не отказывал в помощи.
Одно плохо – у Сашки взгляд столетнего старика.
Люда тоже в сторонке не стояла. Когда Анька лежала на «сохранении» в ожидании первенца, соседка брала на себя обязанности «тещи» — кормила Сашу горячими обедами, следила за чистотой в квартире «молодых» и собирала для Анюты передачки в больницу. Все, что было нужно молодой женщине, оторванной от привычной обстановки – Сашка – не мастак в таком деле. С него достаточно было вовремя отвезти любимой жене «посылочку» от Люды.
Когда Анюта рожала своего «Лёсика», Сашка с Людой подготовили детскую. Да и вообще, коляска, кроватка, все, до последней распашонки обсуждалось на Людиной кухне. Аня доверяла советам старшей подруги, а старшая подруга всю литературу переворошила, весь интернет на уши подняла, чтобы помочь своей любимице родить легко и без особых проблем растить «Лёсика» в самый сложный первый год жизни.
Это было чудесное время – золотое.
У Аньки с Сашкой, сирот, детдомовцев, не было родителей, не к кому обратиться за советом. Они, оба с искалеченным детством, в отличие от некоторых ребятишек, выращенных в доме малютки с грудного возраста, попали в казенное заведение уже лет в десять. Насмотрелись на своих папаш-мамаш вдосталь.
Сашка, ко всему прочему, битый перебитый своей алкашкой – маменькой, пережил такие издевательства, что и вспоминать страшно до сих пор. Хахали той твари-мамашки, соревновались прямо, кто больнее сделает вы***дку. Так что, шрамы от сигарет, прижигаемых отморозками об нежную детскую кожу, остались до сих пор.
Аню не били. Но и не кормили. И не одевали. И не воспитывали. И вообще, старой дворняге Фимке доставалось больше внимания от папеньки и маменьки, чем Ане. Анька так и росла с Фимкой в обнимку, в углу убитой кухни. Фимка, умный пес, делился с «сестренкой» куском. Фимка был другом и родителем. Если бы не вовремя подоспевшая на помощь социальная служба, вместо умненькой женщины Ани бегала бы сейчас по улицам «Маугли» с собачьим мышлением. Или не бегала – умерла в сырой подворотне, изувеченная какими-нибудь ублюдками, как погиб ее Фимка, забитый до смерти чистенькими «домашними» , скучающими детками во дворе в один из самых страшных в жизни Анькиных вечеров.
В детдоме ребята познакомились. Потянулись, потянулись к друг к другу. Прикипели, сдружились, оттаяли. Оттаяли так, что вопрос о специальном учреждении для психически неполноценных деток отпал сам собой. В детдоме росли, учились, влюбились, познали друг друга и решили никогда не расставаться. После совершеннолетия продали свои законные квартиры, купили общую, чтобы в нее вместилось много ребятишек, чтобы рыбки были, и кот, и собака. И пироги, и варенье, и тепло… А еще о бабушке мечталось. О маме… О нормальной маме. Те недочеловеки, что остались в прошлом, были не в счет. Аня и Сашка их не искали даже. И не собирались.
И Люда заменила им родителей с преогромным удовольствием. Она, вечная старая дева, бездетная, безмужняя, всегда жила только для себя и ни сколько не парилась по поводу своего одиночества.
Высокая, стройная, всегда с иголочки одетая, Люда любила, прежде всего, себя, и не собиралась тратить свою такую уникальную, единственную жизнь на пеленки, детские сопли, вечно недовольного мужа и на бесконечную карусель в поисках жратвы и шмоток для семьи. Ей, умнице и красавице, было и так хорошо!
Женщины, любящие себя, всегда привлекают и манят мужчин. Этого у таких женщин не отнять. Ко всему прочему, в молодости Люда, в восемьдесят девятом, кажется, выучилась на права и купила (конечно, родители помогли, не без этого) машину, семерку, новую, темно-синюю – полный отпад! Когда она выходила из подъезда, в узеньких джинсах, в модной кофточке, в солнцезащитных «импортных» очках, садилась за руль «семерки» и лихо выкатывала со двора в город, все мужики плотоядно пялились вслед.
И как ее тогда не обзывали… И «богиней», и «ша*авой», и «суперской герлой», и прос*итуткой валютной… всяко – Люда всегда шла с гордо поднято головой, независимая, прекрасная, сильная! Любовники были, конечно, она ведь не синий чулок. И щедрые поклонники были – такая лакомая женщина. Но замуж Люда не желала идти категорически. И детьми себя обременять не хотела. Вот такая она, вечно сама по себе, плевавшая на моральные устои и завистливые шепотки ровесниц, сама себе хозяйка, царица, королева, одинокая волчица и гордячка.
А тут повстречала на своем пути этакого воробышка с Ахматовским именем и дрогнула. Прониклась странным чувством… желанием обнять, защитить, накормить… И это в пятьдесят четыре года? Однако, запоздали в Людмиле материнские инстинкты. Но она никогда, ни по какому поводу не парилась, не парилась и сейчас. Проснулись и проснулись. Что с того? Скоро «дети» родят маленького, там, может быть, в Люде и бабка проснется.
Когда Лёсик появился на свет, все перевернулось с ног на голову. Увидев малыша, Люда почувствовала, как что-то горячее обволакивает ее сердце. Нежность, жалость, трепет, взлет на невидимых качелях радости, когда непроизвольно захлебываешься от восторга счастливым криком: А-а-а-а-х!
Маленький и беспомощный Лёсик, оберегаемый Анькой, покоился на ее руках в абсолютной безопасности – чувствовал – его любят, его желают, его будут обожать не за что-то, а просто потому, что он есть. Ничего такого выдающегося в Лёсике пока не было: кнопка носишки, едва заметные бровки и светлорусый мысок на головенке. Но это для посторонних – обыкновенный ребенок. Для своих же – уникальный, единственный в своем роде, неповторимый ребенок, самый лучший, сладкий, пусечка, милипусечка – а-а-а-а-х!
А Люда тоже была своей. Юный королевич семьи соседей непроизвольно впустил Людмилу в замкнутый для посторонних круг. И она с удовольствием сидела с дитем, когда маме Ане или папе Саше необходимо было оставить малыша и уйти из дома по важным делам. Она с удовольствием гуляла с Лёсиком, кормила его, читала ему книжки. Родители прекрасного мальчика были бесконечно благодарны ей за все это. Анна тайком от всех ставила свечки в храме за здоровье обожаемой Людочки. Анна не уставала ею восхищаться.
— Вы удивительная женщина, Людочка! Я не могу вас даже по отчеству называть. Так хорошо выглядеть, заниматься спортом, жить активной жизнью, быть такой веселой не могут многие мои молодые подружки. А у вас все в руках спорится!
Когда Люда после долгих, предолгих уговоров выпросила у Сашки разрешение взять Анюту с собой в ресторан, чтобы отпраздновать юбилей, Александр, как обычно, сдвинув сурово брови, спросил мимоходом:
— Сколько годиков-то у вас случилось? Если не секрет?
Люда спокойно ответила. Ей тогда стукнуло пятьдесят пять. Так себе дата…
У Саши полезли на лоб его суровые брови. Он никак не ожидал услышать ТАКУЮ убийственную цифру.
— К-а-а-а-к? Я думал… Я еще думал, вот какая хозяйственная дама… Все умеет, все знает… Точно? Вы не прикалываетесь?
Люда не «прикалывалась». И ей было жуть, как приятно. Восхищение в глазах такого молоденького парня – стоит каждодневного подъема в пять утра, пробежки, спортзала, вечернего «колдовства» над лицом. Поедания броколли. Сна при раскрытых даже зимой окнах. Растяжек, подтяжек, процедур у старой и верной своей косметички, отказа от родов в юности, отказа от всего, что вредит красоте и молодости.
— У меня просто хорошая генетика, Саша. Моя мама опять вышла замуж. В четвертый раз, между прочим. Всех своих, включая и отца моего, мужей пережила. Четвертый моложе ее на двадцать лет, увез маму в Крым. Влюблен в нее до посинения. А ей, на минуточку, семьдесят пять годиков стукнуло. Выглядит богиней. Наследственность, штука серьезная.
Автор: Анна Лебедева
