Чего греха таить, денег заработать уже хотелось. Мать она любила, но, вымотанная вечной нуждой, та однажды в сердцах сказала:
– И долго ль я тебя кормить ещё буду, Верка! Уж скорее бы ты работать пошла. Так и знала, что не потяну эту учебу твою…
Эти слова матери запомнились и именно они сыграли решающую роль в этом ее выборе.
Отец Веры был инженером, скромным, тихим, сидящем на окладе. Впрочем, в те годы другого и не предполагалось. Мама работала на заводе, хватала сверхурочные. Папа просто отдавал ей свои неизменные сто двадцать рублей, и умывал руки. О деньгах должна была думать она сама.
Семья была большая. Вера – старшая, а за ней ещё трое. Одна сестрёнка часто болела, мать не вылезала с больничных листов.
Две последние мамины беременности Вера помнила хорошо. Мама до поры до времени это скрывала, с потом махала рукой и утирала слезу. Рожать четверых она не собиралась, но и в больницу на прерывание тоже, почему-то, не шла.
Обсуждать эту тему с мамой Вера бы не посмела. Это было не принято. И теперь у Веры росли две сестры и братик. Учить ее действительно было для матери нелегко.
Сюда, в Сибирь, сначала вместе с ней собиралась лететь и Иришка – сокурсница. Но передумала в последний момент.
И вот уж прошло три месяца, как она здесь.
Как ни готовилась, а вступив в класс с пятнадцатью восьмиклашками, оцепенела. Голос сделался гортанным и противным даже самой себе:
– Здравствуйте! … Положено встать.
Ученики неохотно и медленно поднялись, оказавшись в большинстве своем выше учительницы.
– Меня зовут Вера Николаевна, я с этого года ваш классный руководитель. Садитесь.
– Пигалица, – послышалось с задней парты.
И сразу Вера почувствовала некую стену меж собой и классом – есть она, и есть они, плечом к плечу сплочённые против нее ребята.
Надо сказать, что эти леспромхозовские классы тоже состояли из двух сообществ: коренных и приезжих. Кого только не было в этих леспромхозовских поселках: ярые коммунисты и комсомольцы, погонщики за длинным северным рублем, ловцы удачи, бывшие зеки, романтики и энтузиасты. В общем , разношерстная публика.
Местные сельские ребята отличались скромностью, но в них уже жила неприязнь к приезжим – шумным, вносящим сумятицу в деревенские устои. Кроме того, в класс приходили новенькие, и утрясшийся было порядок опять сбивался.
– Давайте познакомимся. Я расскажу о себе…
– А лет Вам сколько? – интересовался смазливый улыбчивый мальчик со второй парты.
– Почти двадцать.
– Девятнадцать, значит, – он обернулся, – А у нас Гаврикову – семнадцать, представляете?
Класс смеялся…
– Второгодник!
– Сам ты второгодник. В рыло хошь? – грозный растрёпанный пацан в теплом свитере с задней парты, вероятно, и был Гавриков.
Уж потом Вера узнала, что жил раньше Саня Гавриков с бабкой в глухой таёжной деревушке. Никто и не хватился ребенка, а бабке жалко было отдавать его «в люди». Отправился в школу он поздно – когда уж шел десятый год.
– И все-таки давайте познакомимся. Аносова Людмила, это кто?
Вера читала ребят по списку, пыталась навести относительный порядок, но в классе было весело. Подколы, меткие характеристики…
– Сенька у нас герой! В том году ежей из-под снега выкапывал, спасал от спячки, – смех…
– Галька – вторая в школе по красоте. Первая – Светка Симакина из десятого. Ага…
– Вы Ваську берегитесь. Он волков в глаз стреляет.
Теперь уж, когда прошло два школьных месяца, и сама Вера могла дать каждому характеристику. Чего только за эти два месяца не произошло.
И самое страшное – парни дрались в кровь. И не только в ее классе. Выяснения отношений между местными и приезжими не кончались.
На одной драке досталось и ей.
– Сама виновата, Верочка, голубушка. Они ведь и убить сгоряча могут. Куда ты полезла? К Палычу надо бежать, к участковому. У него и пистолет есть.
– Какой пистолет, Софья Егоровна, они же дети!
– Ну, дети… Не по ним же, но хоть в воздух пульнет. Знаешь, эти дети порой злее волков.
Вера не спорила. Вспомнила красные глаза Сани Гаврикова, который ее оттолкнул так, что полетела она затылком в землю. И если б не осенняя сырость, и не угодила б она головой в грязь, возможно и разбила б голову. Вспомнила палку в руках Вальки Никитина и его решительный взгляд, вспомнила, с какой злобой бил он по ногам, как ожесточенно дрались мальчишки, пока не прибежали местные мужики, не разогнали…
Разве она тогда думала о себе? Оля Борисова прибежала в избу бабы Нюры, где квартировалась Вера, сообщила, что пацаны в низине дерутся, она и помчалась туда.
А потом эти драчуны сидели за партами, низко опустив головы, а она читала им стихи о добре и зле, вспоминала литературных героев, увещевала. Они смотрели в парты, иногда косясь друг на друга.
Гавриков стыдился своего поступка больше всех. Он в злобе и не заметил, как сильно толкнул Веру Николаевну. Он не извинился, не сказал ни слова, просто начал сторониться ее, обходить подальше, чтоб не сталкиваться наедине. А на все ее учебные вопросы отвечал односложно и нехотя.
– Не стыдно тебе, скотина деревенская? Так учительницу обидел…ай-ай-ай, – доставал его Валентин Никитин, – Он такой, Вера Николаевна, он и убить может, – балагурил Валентин, а Сашка скрипел зубами.
– Прекрати, Никитин! – стучала по столу Вера, – Хватит! Закрыли эту тему, – почему-то удар по столу доходил лучше, чем все разговоры о дружбе, – Извинись сейчас же!
– Прости, дружок! Я больше так не буду, – ехидничал Никитин, а девчонки хихикали.
А Вера читала и читала им книги и стихи о дружбе. Она не знала, как ещё можно воздействовать на своих подопечных. Она старалась.
– Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а — так;
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош…
Но драки не прекращались.
Жила Вера у бабы Нюры. Изба у той была старая, но теплая. Мужа поминала добрым словом баба Нюра часто – так построил, чтоб на века. Когда строились, ругалась она, что уж больно долго, а он каждое брёвнышко облюбовывал, а потом ещё утеплял избу.
– Учеба, учеба. Девке главное – замуж удачно выйти. Всякая невеста для своего жениха родится. Я вот не ученая, а счастливая. Потому как Петя мой славный был. Царство ему небесное! И тебе, Веронька, жениха хорошего надо бы… Да где они сейчас? Перевелися…
– Времена не те, баба Нюра. Сейчас и женщины могут занимать руководящие должности, становиться лидерами, ну, или, просто хорошими врачами, учителями, инженерами.
– А все равно, важнее, чтоб женами хорошими были, хозяйками и матерями. А остальное – это уж как получится, это и есть – второстепенно.
– Ну, как это второстепенно. А я вот считаю, что в первую очередь профессию надо получить, а замуж успеется.
– Это с профессией успеется, а замуж и опоздать можно. Перестарки никому не надобны…
Спорить с бабой Нюрой было бесполезно, устарелые у нее понятия.
Двадцать пятого декабря они писали полугодовой диктант. Вера готовилась, настраивала учеников на серьезный лад. И вдруг в кабинет ворвалась взволнованная Светлана Сергеевна, завуч школы.
– Вера Николаевна, Вас срочно вызывают в учительскую.
– Но у меня диктант …, – растерялась Вера.
– Это срочно. Пожалуйста…
По виду завуча было понятно– стряслось что-то серьезное.
Кабинет директора был тесный, но там уже сидели четыре педагога.
– Вера Николаевна. Чп у нас…
– У меня там … диктант… А что случилось?
– У тебя Нина Сазонова беременная.
Ноги Веры подкосились, Татьяна Львовна подскочила, усадила ее на свой стул.
– Нет, – мотала головой Вера, – Она же…Она же маленькая…
– Маленькая да удаленькая. Татьяне подруга-гинеколог из района позвонила. Была она у ней.
– У неё…, – автоматически исправила Вера.
– Что?
– У нее, а не у ней.
– Да какая разница! Ты о чем вообще? У тебя в классе что творится? Дерутся без конца, а теперь ещё и…, – Светлана размахивала руками.
– Да погоди ты. Не видишь – человек в шоке, – остановила завуча директор, и уже мягче обратилась к Вере, – Нам теперь предстоит все это разгребать, Верочка. И ты, как классный руководитель, должна побеседовать и с самой Сазоновой, и с ее родителями. Провести работу, так сказать. А ещё ты должна выяснить – кто отец ребенка. Ей же и шестнадцати нет, это ж уголовщина. И обстоятельства, ну… этого самого, тоже надо узнать. Вдруг ее насильно, ну, ты понимаешь…
Вера и не помнила, как провела диктант. Она сбивалась, перескакивала с одного на другое, напрочь забыв всю методику проведения диктанта. То и дела глаза ее останавливались на Нине.
– Вера Николаевна! Вера Николаевна! Ну, я ж уже ошиблась … Чего Вы так диктуете-то сегодня? – чуть не плакала Оля Борисова.
– И я, Вы же сначала сказали…
– Я не учту эту ошибку. Она – моя. Простите…
Нужно было оставить Нину после уроков, поговорить с ней, но о чем и как об этом говорить, Вера не знала. Она боялась этого разговора. Получалось, что восьмиклассница знала обо всем этом больше, чем она. У Веры не то чтобы любви, даже дружбы с мальчиком никогда не было. И сейчас она должна была выяснять, кто отец…, обстоятельства…
Ох, как же это неприятно! И поговорить надо обязательно сегодня, до разговора с ее родителями.
Нина сидела перед ней. Смотрела открыто. А Вера не знала, куда девать глаза. Было стыдно за такую непутевую себя. Учитель, называется …
– Нин, тут нам из больницы сообщили… В общем, оказывается… Ты…ты …
– Я беременная, – продолжила Нина спокойно, как будто отвечала урок.
– Да… Именно. А я, как классный руководитель, несу за тебя ответственность, понимаешь?
Нина посмотрела в окно.
– Я не успела. Вам быстро сообщили, а я и сама только вчера уж точно узнала. А так всё сомневалась, – сказала совсем спокойно, – Не успела. Но я все равно что-нибудь сделаю. Утоплюсь в проруби или таблеток напьюсь, вы не переживайте – шлюхи у вас в классе не будет. Просто страшно мне…
– Ты…ты что такое говоришь! Ты…
Вера подскочила на ноги, стул упал. Она шагнула к Нине и прижала ее голову к своей груди, начала гладить по плечам.
– Ты не шлюха. Никакая не шлюха. Ты просто просто…, – Вера опять не находила слов, – Скажи, ты его любишь? Или это это…
– Люблю. Только он меня не любит.
– А он знает? О беременности знает?
– Он не верит, он…., – и тут Нина заплакала.
А Вера почему-то обрадовалась ее слезам. Казалось, лёд из сердца уходит.
– Нин, а кто он? – спросила Вера, и это была ее ошибка.
Нина опять закрылась, затрясла головой. Говорить об этом она не хотела.
Вера вздохнула. Теперь нужно было идти к ее родителям.
Нина была из местных. Они направились к ней.
Дом Сазоновых был большой, ладный. Они вошли в коридор, покрытый ковровыми дорожками. В открытую дверь Вера увидела стол под белоснежной скатертью. Оттуда вышла женщина в фартуке с полотенцем в руках.
– Нина …,– тут она увидела учителя, насторожилась, – Ой, здравствуйте. Случилось что, Нин?
– Здравствуйте, Алевтина Ивановна! Ничего особенного, – почему-то сказала Вера, хотя как раз особенного было предостаточно, – Нам бы поговорить, а…
– Андрюш, Андрюш, тут чего-то учительница пришла, – крикнула мать Нины в пространство комнаты.
И Вера пожалела, что отец оказался дома. Лучше б сначала с матерью поговорить.
– Проходьте. Сюда… Чего случилось-то? Не учится что ли? – мать несильно стукнула Нину полотенцем по плечу.
– Нет, нет! Нина учится хорошо. Не волнуйтесь, – Вера снимала пальто.
– Так чего же? – мать и правда была озадачена приходом Веры, – Ой, что это я. Может чаю?
– Можно, – кивнула Вера, чтоб дать себе момент подготовиться к началу разговора.
Из коридора вышел отец Нины. Вера видела его впервые. Был он высокий, грузный, с жёсткими, как проволока волосами, мясистыми губами и сонными глазами под опухшими синими веками. Он заполнил собой все пространство, опустился на стул. Вероятно, его разбудили, и сейчас он не очень был настроен на беседу.
– Чайку, Аль… Чего там у вас стряслось? – посмотрел на Веру сонным усталым взглядом.
«Говорите свои глупости и валите уж отсюда» – читалось в вопросе.
Мать Нины суетилась с чаем.
Вера зачем-то деловито покопалась в сумке, потом поставила ее, дождалась, когда перед ней опустится чашка чая, взглянула на Нину.
Нина приняла этот взгляд, как команду, опередила ее.
– Мам, пап, я беременная.
У Веры глухо стучало сердце, но она взяла себя в руки, кивнула и спокойно подтвердила.
– Да, именно поэтому я здесь. Чтоб помочь Нине сообщить вам эту новость.
Вера смотрела на чашку.
На несколько секунд повисло молчание.
– Как это? Нин… ты что, доченька? Это ж откуда? Шутите что ли?
Вера подняла глаза на мать Нины, и та, поняв по взгляду, что ей не послышалось и это совсем не шутка, ахнула, прикрыв рот полотенцем.
Вера посмотрела на отца ученицы. Он оцепенел, но лицо его делалось багровым, он сжимал кулак, лежащий на белой скатерти.
Вера испугалась и быстро затараторила.
– Сейчас главное, не наделать глупостей. Нужно все обдумать, обговорить… Пожалуйста, не судите дочь строго. Она очень хорошая девочка, просто ошиблась. Ведь такое бывает…
– Потаскуха …, – прошипел багровый отец, с грохотом упал стул за ним, он обходил стол, двигаясь к Нине, – Это правда? Правда?
Нина не двигалась с места, сидела за столом, смотрела перед собой.
– Да…, – ответила спокойно и обречённо.
И тут на ноги вскочила Вера, впрыгнула между своей ученицей и ее отцом:
– Только посмейте тронуть! Только посмейте! Я в милицию пойду, я в суд… Вы не имеете права. Вы же отец, Вы… Подумайте!
Сейчас они были похожи на слона и Моську. Вера прыгала перед грозным мужиком, который ее практически не замечал и не слушал. Но в какой-то момент просто наткнулся на нее, посмотрел и немного спустил пары. Нину он не тронул, но со всего маху ударил по столу так, что чашки с чаем подскочили и коричневая жижа потекла по белой скатерти.
– Кто он?!
– Андрюша, Андрюшенька… Андрюша, – уговаривала его жена, убирая чашки.
Нина так и смотрела в одну точку.
– Она не скажет. Она и мне не сказала. Послушайте…, – Вера, как могла, пыталась наладить ситуацию.
– Кто он, я спрашиваю? – наседал на Нину отец, а Вера, держась за спинку стула мешала ему подойти ближе.
И тогда он дёрнул стул так, что Вера чуть не упала, Нина с трудом удержалась, поехала, сидя на стуле, оказалась лицом к лицу с отцом.
– Кто он? Говори!
– Никто. Я одна во всем виновата.
И тут с другой стороны подскочила мать, начала хлестать Нину полотенцем.
– Чего…чего ты наделала, дрянь такая, как людям-то теперь в глаза смотреть? Гадина, гадина…
Мать плакала, хлестала не сильно. Нина упала на колени в ладони лицом.
И Вера поняла, что мать сейчас поступает правильно – этим не слишком сильным хлестанием, как бы ограждает дочь от наказания отца.
– Хватит, – гаркнул он.
– Ну, вот что, – Вера взяла себя в руки, – Мы должны поговорить спокойно. Нина не хочет говорить, кто… кто отец ребенка…
– Какого ребенка? Какого? – ещё истерила с рыданиями мать.
– Ещё раз повторю. Нина бе-ре-менна! – Вера вдруг стала грозной, повысила голос,– Вот эту ситуацию и надо принять. Да, ей рано ещё становится матерью. Ей понадобится помощь. У вас будет внук, – Вера почти кричала, удивляясь, что родители Нины прислушиваются к ней, – И вообще, – она сбавила пары, – Мы собирались пить чай. Давайте все же попьем. Никому не помешает.
Сначала никто не двинулся, зависла пауза. Но вот Алевтина утерла нос и глаза тыльной стороной запястья, начала убирать скатерть. Вера помогла ей. Отец тоже успокоился, поднял свой стул, тяжело сел.
– Мы…мы завтра к доктору поедем. Там все и решим. А в поселке уж знают? – успокаивалась мать.
– В поселке – нет. Учителя в школе знают, а ученики – нет.
– Ооо, голубушка. У нас двое знают – знают все. Сегодня же уже разнесут. Как же так, Ниночка? Ты же… Она и на танцы-то не ходила в клуб. Домашняя она… Не может такого быть, – матери верить в это не хотелось.
И тут в дом забежал мальчик лет восьми, брат Нины. Увидел их, поздоровался, насторожился: учитель, сестра сидит скрючившись…
– Витька, поди пока к себе. Попозже покормлю, – велела ему мать, и он исчез где-то в доме.
Отец исподлобья смотрел на Нину, а она всё ещё сидела на стуле склонившись, обняв свои колени.
– Нина, давай выпьем чаю, – спокойно сказала Вера.
Нина распрямилась, в Вера удивилась, увидев в лице девочки невероятное спокойствие. Она не плакала, не волновалась, она просто переживала данную ситуацию.
Нина придвинула к себе чашку и спокойно сказала:
– Я не поеду в больницу. Я там была. Мне сказали, что аборт делать поздно, не сделают уже даже если приеду с мамой.
– Так какой же срок? Когда…, – мать запнулась покосилась на отца.
– Летом ещё, – неопределенно ответила Нина.
– Господи, ведь сама ещё дитя глупое…, – вздыхала мать, хлюпая носом.
Чай выпили быстро. Вроде, первые страсти от сообщения улеглись. Все бы хорошо, можно бы было и уходить, если б не Нина.
Что-то Вере не нравилось в ней. Она оделась, провожали ее мать и Нина, но уже в сапогах Вера решительно прошла в комнату.
– Андрей Гаврилович, а Вы не проводите меня чуток? Темнеет рано…
Он посмотрел на светлое окно, но тяжело поднялся, начал одеваться. Вера вышла на крыльцо, ждала. Андрей вышел в фуфайке, но без шапки.
– Чего хотела? Не буду я ее бить, не бойся.
– Да я не о том. Знаете, она мне в школе сказала, что все равно покончит с собой…
– Чего-о? – он даже рот открыл в изумлении.
– Да… Прорубь, таблетки…а ведь и повесится может, чтоб вас от позора оградить.
Он нервно зашарил по карманам, искал папиросы.
– Погодь, я сейчас…, – вернулся в дом и вышел уже в шапке, валенках, закурил. Они пошли по заснеженной тропе – Вера впереди, говорить было неудобно.
И только уж когда вышли на центральную улицу с дорогой, он спросил:
– А предположения-то есть у тебя, кто б это мог быть?
– Вообще никаких. Точно так же, как и у вас. Но завуч мне велела выяснить. Наверное, теперь будут копать…
– Прополощут…у нас могут. Так говоришь, руки на себя наложить собирается?
– А вы присмотритесь. Она не видит будущего. Считает, что это единственный выход.
– И чего делать теперь?
– Тут два варианта – потерять дочь или принять ее положение и помочь ей в это трудное время. Поймите, она хорошая девочка, просто влюбилась, совершила ошибку…
– А он? Он-то думал?
– Мне Нина сказала, что он знает, но не поверил. Вот слухи разлетятся и посмотрим.
– Чего посмотрим?
– Подлец или … Если не подлец, сам к вам придет и женится на Нине.
– Господи, она дитя ж ещё… – он затянулся глубоко, выдохнул облако дыма.
– Распишут, если ребенок.
– А тебе сколько лет-то?
– Девятнадцать.
– Жизни ты не знаешь. Распишут-то распишут, только надолго ли, если не хочет он.
– Я об одном прошу – за Ниной приглядывайте, и поговорите с ней нормально, как отец. Не оставляйте одну с бедой такой.
– Да что я, зверь что ли? Лишь бы послушала меня. Ох, горе горе…
Когда Андрей вернулся домой, Нина уже спала. Алевтина горько рыдала на кухне, а Витька, боязливо поглядывая на мать, намазывал хлеб вареньем…
