Та, бедолага, собирала по крупицам на корову, чтобы прокормить детей, а после кражи буквально тронулась умом от горя. Ребятню, рассказывают, разобрали тогда сердобольные односельчане, а вдова собирала милостыню, пока в мороз не околела возле храма.
Пелагею с поличным не поймали, никак не наказали, но вину приклеили. «Всевидящее око» есть в каждой деревне, так ведь? Оно редко ошибается. А если и ошибается, кто же против него пойдет? Тем паче, «воровка» через несколько лет и впрямь как-то резко и необъяснимо разбогатела, превратившись из бесприданницы в хорошую партию. К середине жизни она превратилась в невыносимую скрягу, к старости окончательно согнулась в крючок. Вот тогда-то деревенские и вынесли приговор: «Грех в горбу носит!»
… Зинаида в чем-то удалась в прабабку. Деньги любила и умела считать сызмала. Чужого, однако, отродясь не брала! Вырвавшись в город, выучилась на бухгалтера, до самой пенсии проработала в заводской конторе. И семья у нее сложилась: муж-хозяин и две дочери. В общем, все как у людей. Крестьянское происхождение стало просыпаться в Зинаиде после 40 лет. Тогда они с мужем купили дачу, которая стала настоящей отдушиной.
А как на пенсию вышли, практически перебрались в загородный домик жить. Разве что на зиму в город возвращались. В сезон Зина самозабвенно предавалась огороду: с утра до поздней ночи могла с грядок не вылезать. К семидесяти, как и у «прародительницы» Пелагеи, голова женщины заметно наклонилась к земле, на спине нарисовался родовой горбик.
Скрюченный позвоночник болел, а слова: «Грех в горбу носит!», которые она девчушкой слышала от односельчан в адрес матери, подвигли Зинаиду Васильевну найти дорогу к храму. Ревностной христианкой она не стала, но зачем ходит в церковь, понимала. Грехи отмаливала как умела. Свои, понятно, но для детей милости просила, и для предков. На малой родине у нее остался пустующий дом да могилки, которые Зина приводила в порядок.
Как-то приснился ей сон: будто идет она по родной улице – молодая, легкая, с ровной спиной. Вокруг лето, все утопает цветах – красота! Вдруг, как из-под земли, пред ней вырастает старуха в черной одежде. Изможденная, страшная, протягивает руку и говорит жутким, загробным, голосом: «Отдай мое!»
