Дети. Что они понимают? Не то, что мы им расскажем. А то, что они услышат. (Игорь Карпов)
~~~~~~
С Катей мы познакомились, когда мне было тридцать. Я был холостяком-интровертом. Вытащить меня из дома — задача со звёздочкой, но у неё получилось. Оказалось, что внутри меня жил экстраверт, и как только нашёлся нужный человек, он вырвался на свободу.
С Катей и невозможно было иначе. В ней было столько жизни, столько энергии, столько любви к окружающему миру, что отсидеться в тени было нереально. А мне и не хотелось!
Казалось, вокруг неё мир становится ярче, теплее и понятнее
Потому что она излучала свет.
Я любил её безумно. Моё утро начиналось с мыслей о ней, и день заканчивался тем же. Неудивительно, что мы очень быстро сблизились и поженились. Я просто не мог выпустить её из своих объятий.
У Кати была дочка — Оксана. Я удочерил её, Ксюша носит мою фамилию и отчество, и я называю её дочерью, а она меня папой. Но внутри себя я всегда помнил, что она не моя дочь, а дочь того, другого, разбившего сердце моей Катюши. Когда Оксане исполнилось семь лет, мы ей всё объяснили, потому что рассудили, что так лучше. Она могла найти документы, и непонятно, к каким последствиям это привело бы. Мы не хотели, чтобы она обижалась и считала, что мы её обманывали. Но она восприняла новость спокойно, потому что достаточно быстро стала называть меня папой. И в наших отношениях ничего не поменялось.
Я всегда хотел, чтобы у нас с Катей был ещё и общий ребёнок. Это было моей мечтой, и, наверное, даже фанатичным желанием. Мне хотелось, чтобы наша любовь продолжалась в другом человечке. Катя, конечно, была не против — она любила детей. И говорила, что самое большое её желание — исполнить мою мечту.
Но из-за осложнений после первых родов забеременеть никак не получалось. Мы объездили кучу врачей и больниц. Катя сдала, наверное, миллион анализов. Но десять лет попыток не привели к результату.
Она говорила, что у неё уже нет сил ждать, что каждый месяц приносит ей боль. Но я не хотел сдаваться и уговорил её попробовать ещё один год. В конце концов, мы ведь ничего не теряем, если не получится.
Нам было уже за сорок, когда тест показал заветные две полоски. Мы плакали от счастья.
Я был безумно счастлив: любимая женщина носит под сердцем моего ребёнка!
Позже я узнал, что у Кати были сложности не только с зачатием. У неё были проблемы, угрожающие её жизни в случае повторных родов. Она скрыла это от меня, потому что очень хотела исполнить моё желание. А ещё потому, что шансы на благоприятный исход были весьма велики.
А я ведь не ходил с ней к врачу, я просто интересовался, как прошёл приём, как она себя чувствует, все ли анализы в порядке. Помню, как хотел сходить с ней на УЗИ, чтобы узнать пол ребёнка. Но она под каким-то предлогом отговорила.
А чтобы я сделал, если бы узнал? Тысячу раз я задавал себе этот вопрос. Уверен, что она ни за что не согласилась бы прервать беременность. Но… её ведь могло бы не быть, если бы я так сильно не хотел этого ребёнка. Она скрыла в первую очередь из-за меня. Надеялась на то, что роды пройдут хорошо и она справится. Врачи давали утешительные прогнозы. Всё это я узнал позже.
Мы заключили договор с самым лучшим роддомом в городе, ведь ей было уже за сорок, и мы не хотели рисковать. Но даже там не смогли спасти мою Катеньку…
И это я виноват в том, что её не стало.
Каждый день я напоминаю себе об этом. Хотя особо стараться и не нужно. Наш сын — живое свидетельство моей вины.
Глеб…
Вначале я возненавидел его. Я считал, что если бы не он, то Катя была бы рядом со мной. Мне было гораздо проще переложить ответственность за её смерть на него. Это облегчало боль.
Но потом, когда боль перестала быть обжигающе острой, а стала фоном, я понял, что виноват только я. И никто кроме меня. Ведь, мало того, что я убил любимую женщину, так я ещё оставил двоих детей без материнской любви.
Говорят, если чего-то очень хочешь, то Господь может тебе дать это таким способом, которого лучше не знать. Так, у меня и вышло. Я получил долгожданного ребёнка, но потерял любимую.
Полюбить Глеба я так и не смог. Нет, я люблю его. Всё-таки это мой сын. Долгожданный сын, подаренный мне любимой женщиной ценой своей жизни.
И я забочусь о своих детях, откладываю деньги на их будущее. Полностью взял на себя расходы на свадьбу Оксаны и Дмитрия, потому что его родители вложились в их жильё.
Но вся моя «любовь» какая-то бытовая, не наполненная чувствами.
Мне кажется, вместе со смертью Кати я вообще разучился любить по-настоящему. Не знаю, возможно ли такое. Ведь любовь — это чувство. Ты его испытываешь или нет. Мне кажется, я люблю головой, а не сердцем.
Помню, когда Глеб был ещё крохой, иногда мне хотелось обнять их. Просто обнять и посмеяться, как это было раньше, когда Ксюша была маленькой. Я смотрел, как они бесятся, дурачатся, хохочут и как будто внутри загорался какой-то огонёк. Я делал шаг, но что-то меня останавливало. Словно внутренний голос говорил, что они не примут меня в свой мир. Ведь это я виноват в том, что они растут без мамы. И вообще, им хорошо без меня, я им не нужен. Потом это желание стало появляться всё реже и реже, и сейчас у меня уже не возникает мыслей проявлять эмоции.
Скоро Оксана станет мамой, а я дедушкой. И наверное, я буду самым ужасным дедом в мире.
Не знаю, как выжил бы, если б не она. Оксана, Ксюшка… Такое чувство, что Катя, умирая, передала ей все знания по воспитанию брата. Дочь всегда знала, как найти к нему подход. Чувствовала его малейшее недомогание и знала, что в этот раз можно обойтись полосканием горла, а в другой раз без лекарств никак. Она умела его успокоить, как никто другой не смог бы. Между ними всегда присутствовала очень сильная связь.
Иногда мне кажется, что не будь Оксаны, то я…смог бы полюбить Глеба настоящей отцовской любовью, той, которую мечтал подарить своему ребёнку. Как волк из мультфильма «Волк и телёнок». Он ведь тоже сперва хотел съесть «сынка», а потом привязался… Возможно, и у нас было бы так же, если бы я добровольно не отдал Глеба в руки сестры.
Но я не мог иначе в тот момент! Мне надо было кормить детей, надо было поднимать их на ноги, дать хорошее образование. Это мой долг перед Катей!
Но одновременно с этим я понимаю, что это просто оправдание. Какое отношение имеет работа и объятья с детьми? Разве сорвался бы хоть один проект, пойди я вместо совещания на детский утренник? Я ведь даже не гулял ни разу с Глебом. Ни разу за все его семнадцать лет!
Вот и сегодня он позвал меня пойти и отметить его поступление, а я вместо того, чтобы согласиться, снова оттолкнул его. Спрятался за работу…
Да что скрывать — на работе я немного забывался. Общение, суета, договоры и переговоры… А дома всё напоминает о ней. С полки смотрят её фотографии в рамке, на диване её любимая подушка-думка. В ванной её зубная щётка (смог выкинуть только спустя три года).
Я выпускаю эмоции один раз в году. В день Катиной годовщины и дня рождения Глеба. Я сразу сказал Оксане, что не стоит этот день делать траурным для Глеба. Поэтому обычно отправляю их отмечать так, как они хотят, а сам иду на кладбище. Оксана всегда бывает здесь за неделю до меня… Не знаю, откуда в ней эта мудрость?
Я сижу на могиле и пытаюсь не орать. Все накопленные за год эмоции выходят в этот день.
А потом я иду к Ларисе. Это Катина лучшая подруга, и она понимает меня лучше остальных. У Ларисы я просто напиваюсь и говорю, говорю, говорю… Лариса с мужем жалеют меня, знают, что мне больше некуда пойти с этой болью. И знают, что это повторится не раньше чем через год.
Рассказываю о том, что я плохой отец, что не оправдал Катиных ожиданий, предал нашу общую мечту. О том, что мне до сих пор её не хватает, что я чувствую запах её волос и, наверное, просто схожу с ума. Что только я виноват в том, что она умерла. Если бы я не бредил ребёнком, то она была бы рядом. Да, мы не растили бы сына, но были бы вместе. Я говорю всё, что копится во мне целый год. Думаю, монолог не особо меняется, но они слушают меня, успокаивают. А потом вызывают такси, я возвращаюсь домой и забываюсь тяжёлым пьяным сном.
Однажды Лариса позвонила мне до годового дня и сказала, что есть специальные группы, которые помогают проживать потери. Что прошло уже много лет и мне пора бы смириться. Предложила всё узнать. Я сказал, что подумаю, а потом отказался.
Приходить к незнакомому человеку и рассказывать ему про Катю?
Да, это сейчас психология популярна, но я человек другого поколения. Наши проблемы «решаются» на кухнях, в гаражах.
Понимаю, что ещё чуть-чуть и я потеряю их обоих. Оксана уже живёт своей жизнью, с Глебом мы почти не общаемся. Когда с нами жила Ксюша, то я хотя бы из их разговоров понимал, что происходит в их жизнях. А сейчас…
Сейчас мне некого винить в своём одиночестве, кроме себя самого. И как это исправить я тоже не знаю. Жить в нелюбви — мучение. И именно на это мучение я обрёк ребёнка, которого так хотел. И себя тоже.
~~~~~~
Заключительная Часть Здесь >> Любовь. Мама