Только по прошествии десяти лет Татьяна наладила личную жизнь — у неё появился добрый, внимательный и верный мужчина, которого она очень любила. Он построил для них дачу в ростовской области, на которой Татьяна с удовольствием проводила свободные дни. Всё это время свекровь Дарья Захаровна продолжала жить с ней и внучкой. Её никто не выгонял, более того, даже отпускать не хотели после повторного замужества Татьяны, но Дарья Захаровна решила, что теперь она стала здесь лишняя, ей не хотелось мешать. Сын Алексей настойчиво звал её к себе и она переехала к нему, когда Амалии было уже пятнадцать лет.
Не сахарно жилось Дарье Захаровне в доме второй невестки. Нервы, скандалы, претензии, склоки… Её здоровье пошатнулось, стала развиваться подагра. Она писала Татьяне письма, старалась не жаловаться, но получая ответы, обливалась слезами. Однажды Татьяна получила письмо от Оксаны и в нём были слова: «Пожалуйста, не пишите больше Дарье Захаровне, она после ваших писем долго плачет. Она очень скучает и хочет вернутся, но Алексей считает, что ей будет лучше с нами». В телефонных звонках Алексей уверял Татьяну, что с его матерью всё хорошо, она просто стала слишком чувствительной с возрастом.
В последний раз Амалия видела бабушку в девятнадцать лет. Она поехала отдыхать в Крым с подругой. Бабушка уже не вставала с постели. Оксана настояла на том, что ей нужен более профессиональный уход, поэтому её сдали в дом престарелых, где она через две недели умерла.
Раз в год отец пытался поддерживать связь с Амалией. Начиная письмо словами «дорогая доченька…», он неизменно получал ответы, начинавшиеся со «здравствуй, дядя Лёша». Не простила… А он и не просил прощения и даже никогда её не поправлял. В последний раз Амалия получила от отца письмо, когда ей исполнилось уже пятьдесят. Это была открытка с поздравлениями в честь дня рождения. С тех пор связь между ними оборвалась.
***
До семидесяти лет Татьяна прожила вполне счастливую жизнь. За заслуги на заводе она была награждена почётным орденом Трудового Красного Знамени. У неё был любящий мужчина, верный друг и жизненный спутник — всё в одном флаконе. Когда он тяжело заболел и умер, Татьяна не осталась одна — Амалия никогда не забывала о маме и помогала ей. А ещё у Татьяны была внучка, которую Амалия на всё лето привозила к бабушке под Ростов, на дачу. Раннее я уже писала о Татьяне… О её последних годах жизни. Продолжение рассказа написано от лица Татьяниной внучки.
Это случилось настолько неожиданно, что меня даже вышвырнуло из реальности и я перестала понимать кто я и где нахожусь.
Город захватывала ночь. Красная полоса на западе — она всегда красная по горизонту до самого конца, потому что ночи у нас никогда не бывают чёрными, они всегда слегка беловаты и от близости к Северу и от ярких городских огней, и звёзды в небе рассеяны скудно, несмело, они не захватывают, не уносят меня за собой, как это бывало в чернющие полночи близ Ростова. Иногда я погружалась в эти долгие закаты со своего 24 этажа, иногда они меня умиротворяли.
В вечер, когда это случилось, я сидела в кресле и вместо того, чтобы готовиться к завтрашним парам, зависала в лентах соцсетей. Говорят, что студенчество лучшая пора в жизни, но после того, как две мои подруги перевелись с сентября на другие специальности, мне совсем не хотелось туда ходить. Меня не очень любили за нестандартность, да и короткие волосы были вечно небрежными. Илья, мой парень, время от времени умолял меня их отращивать, и я пыталась, но сама не знаю как так получалось, что вдруг оказывалась в парикмахерской и выходила оттуда привычно обстриженная и счастливая. Просто я слишком люблю быть самой собой.
Первыми «ожили» шторы. Они вдруг слегка взметнулись за моей спиной и я услышала их лёгкий шорох. Странно… Окна точно закрыты — за ними золотился октябрь, а холод стоял, как в декабре. Я обернулась на пару секунд, но всё было неподвижно и я решила, что мне показалось. Но когда я вновь едва успела взглянуть на экран телефона, мне резко дунуло в спину замогильным холодом (как будто и не было за мной спинки кресла!) и каждой клеточкой организма я ощутила, как в меня что-то «вошло», концентрируясь в самой голове. Словно призрак прошёл сквозь меня, задержался на несколько секунд и отпустил. Ни до, ни после ничего подобного со мной не происходило.
Я подскочила, прошлась по комнате… По телу вновь пробежала волна дрожи, но уже моя личная — от собственных мыслей. Всё в полумраке комнаты теперь казалось мне зловещим и я поспешила выйти оттуда и рассказать об этом странном случае маме. Но диван, с которого мама по обыкновению смотрела перед сном телевизор, был пуст. Ах, да… Она ведь говорила, что вернётся очень поздно от бабушки из реанимации. После третьего инсульта бабушка находилась там с неделю и врачи нас заверяли, что ничего уже не поделать. Относились там к ней довольно небрежно, рассчитывая таким образом, что она поскорее уйдёт, поэтому мама и дежурила подле неё каждую свободную минуту. У бабушки оставались считанные дни…
Меня привлекла фотография на полке возле телевизора. Снимку уже примерно лет 10 и я никогда особо пристально его не рассматривала. На нём бабушка сильной рукой прижимает меня к себе. Когда рядом с тобой ТАКАЯ бабушка, никто не посмеет тебя обидеть. Взгляд у неё ясный, соколиный, фигура крепкая и сбитая… В ней сразу чувствовалась сила и энергия, хотя на снимке ей без малого 74 года. Первое впечатление о моей бабушке не обманчиво — она всегда была сильной, энергичной и необычайно волевой натурой, и в то же время очень доброй, сочувствующей, надёжной, как скала… Бабушка была прекрасным человеком, без перегибов, без фокусов и закидонов… Просто прекрасным. Наверное, это одно из её последних фото, где она ещё здорова.
В детстве я много времени проводила у неё под Ростовом. Мама отвозила меня туда в мае и забирала только в октябре. Из долгого, ласкового лета я попадала сразу в близко подступившую зиму. С бабушкой каждый наш день был наполнен делами: с утра по хозяйству, потом в городе вечные дела, огород, сад, а ещё в сезон мы стояли с ней на рынке и продавали яблоки, груши, ягоды… Да… Бабушка здорово научила меня и торговать, и никогда не сдаваться, и своими руками делать осмысленным каждый день, проживать его не зря, но, всё же, мне никогда не быть такой сильной и позитивной, как она.
В 75 её разбил инсульт. Мама перевезла её к нам и я, десятилетняя, всё лето за ней ухаживала, потому что родители очень много работали. Я кормила её с ложечки, читала книжки, переодевала, водила под руку по квартире, а, если надо, и убирала, когда она не успевала дойти до туалета. У нас обои были все заезженные на уровне рук — так бабушка передвигалась по дому, ползая по стенам. Вся сила, вся воля её и стальной характер испарились. Но в тот раз она оправилась немного, только глаза её перестали быть соколиными, ясными. В них появилась беспомощность, отчаянная слабость и блеск затаённых слёз. Бабушка стала угасать.
Через шесть лет с ней случился второй инсульт. Всё повторилось, только сильнее. Бабушка перестала нас узнавать и забывала кто она есть. Только один раз она вспомнила меня — я зашла к ней после школьного выпускного в коричневом платьице с белым передником и красной лентой выпускника через плечо. Бабушка вдруг расплакалась. Это были первые слёзы за всё время, что я её знаю… Слова, сказанные ею в тот день дрожащим голосом, останутся со мной навсегда — как память о ней, как самый трогательный и грустный из всех наших моментов.
— Алечка, какая же ты у нас красивая. Ты солнца луч на закате моих дней!
Телефонный звонок вырвал меня из воспоминаний. Мама. Я оставила фотографию и взяла трубку.
— Аль, спишь?
— Ещё нет. Что-то случилось?
— Бабушка впала в кому полчаса назад. Врач сказал, что ещё один-два дня…
Я вызвала такси и поехала в больницу. В последний раз я держала её за руку тем утром: высохшую, измученную… Я знала, я чувствовала, что это именно она этим вечером приходила со мной попрощаться.
Я вспоминаю её всегда ту, настоящую: энергичную, живую и мудрую. Вспоминаю, как она в мае учила меня сажать редис, а в августовские ночи мы считали с ней бесчисленные звёзды, и загадывали желания вслед пролетающим кометам, и бабушка всегда загадывала одно — чтобы все мои мечтания сбылись.
Автор: Пойдём со мной