Раскрасневшаяся женщина в растянутом, выцветшем платье, поставила на стол еще одну рюмку и плеснула туда отдающей спиртом жидкости.

— Садись, Андрюша, мамку твою помянем! Ох, горе–то какое! Горе… — зашлась Зинаида в наигранном, с плаксивыми нотками, крике. Из глаз ее брызнули слезы, подбородок задрожал, а руки стали мять край скатерти.

— Пап, сегодня нет годовщины. Ты перепутал, — оттолкнув рюмку, прошептал Андрей. — Зачем ты её сюда пустил? — Мальчишка кивнул головой на сидящую напротив торговку. — Мы же завтра на рыбалку хотели пойти. Ты обещал, папа! Гони ты ее! Уходите!

Он вскочил и, зло глядя на Зину, пошел на нее, сжимая кулаки.

— Вы зачем отцу эту гадость носите? Сами вся синяя ходите, его–то оставьте в покое!

— Мишенька! Мишенька, да что же это делается–то?! Ведь убьет сейчас! Как есть, убьет! Батюшки!

Зина спряталась за спину Михаила, крепко сжала его плечи своими костлявыми пальцами и подтолкнула вперед.

— Угомони его, Мишенька! Угомони, пока не поздно! Ох, горе, Настя бы видела, слезами бы зашлась, сгорела бы со стыда мамка твоя! Позор, а не сынок!

— Замолкни! — ударил кулаком по столу мужчина. — На сына не смей говорить! Такого сына у тебя никогда не будет!

Михаил притянул упирающегося Андрея к себе, обнял его и зарыдал, уткнувшись тому в плечо.

Зинка постояла немного, потом засуетилась, забрала со стола бутылку и ушла.

— Прости, сынок! Я обещал рыбалку… Я забыл…

Он махнул рукой, потом вздохнул и завалился на кровать.

Андрей вышел во двор, перепрыгнул через низкий забор и зашагал прочь от дома, от зовущей его Тоси и Зои, что грустно смотрела парню вслед.

— Тось, догони его. Ну плохо же — вот так болтаться. Не ужинал, небось! Скажи, я прошу зайти.

Таисия кивнула, распахнула калитку и побежала за соседом.

— Андрюша! Андрюша, погоди! Да погоди ты!

Она схватила парня за руку и потянула к себе. Тот остановился.

— Андрей, ты плачешь? Ты…

Она не могла поверить, что сильный, взрослый Андрюша плакал, как ребенок, вытирая рукавом бежавшие по щекам слезы и шмыгая носом.

— Тебе показалось! — буркнул он. — Чего надо?

— Мама тебя зовет, я же сказала…

Тося отступила назад, испугавшись того злого блеска, что сейчас играл в глазах мальчишки.

— Зовет – значит, пойдем, — Андрей пнул ногой камень, схватил Тоську за руку и быстро пошел назад.

— Мне больно, пусти. Я сама пойду, — Таисия вырвала свою руку из его ладоней.

— Ладно, извини. Ну, чего ты? Испугалась? Прости, не хотел я…

Зоя молча указала парню на стул. Тот послушно сел. Женщина поставила перед ним тарелку дымящегося парком супа, Тося подала хлеб и села напротив, наблюдая за гостем.

— Таисия, ты еще ему в рот погляди, а ну марш за чашкой! Пить Андрей из чего будет?

Девочка спохватилась, убежала на кухню, оттуда раздался скрип дверцы буфета, потом что–то упало.

— Нет, мама, я ничего не разбила. А можно я папину чашку возьму? Побольше надо ведь!

Зоя прищурилась, как будто оценивая, достоин ли парень пить из такой посуды.

— Неси, да ополосни ее, давно не трогали, запылилась.

Тося включила воду и тщательно побултыхалась ладонью в отцовской чашке.

— Вот, всё, — наконец вернулась она и поставила чашку на стол.

— Андрюша, ты ешь, хлеб бери. Сейчас котлетку принесу.

— Не надо, тетя Зоя. Я уж перед вами виноват, огурцы поел.

— Да знаю я, что подкармливает тебя моя заноза! — кивнула на Тоську мать. — Но знаешь, лучше так, чем волками–то жить! Ешь, простила я вас за огурцы. Хороший ты, не дал мне Бог сына, так разреши тебя понянькать, хотя и большой ты уже, женить скоро будем…

Она провела рукой по Андрюшиной шевелюре.

— У мамы твоей волосы такие были. Помню, в баню мы с ней ходили, окошко там маленькое, один только лучик пускает. Так он в Настиных волосах запутается, переплетется, и золотой ниткой станет. А волосы у мамки твоей были рыжеватые, мягкие, как она сама вся… Ничего, Андрюша, ничего, с неба мама–то смотрит, всё видит.

— Нечего ей тут смотреть, горе одно…

Тося налила парню чай, поставила перед ним мисочку с конфетами, сама взяла одну и замерла.

Гость большими глотками выпил горячий, крепкий чай, поблагодарил хозяйку и, встав, направился к двери.

— Спасибо, тетя Зоя. Пойду я, там отец у меня опять…

— Знаю. Иди, дай Бог, наладится всё…

Тося с матерью смотрели в окошко, как Андрей зашел на свой участок, толкнул ногой дверь и исчез в темноте комнаты.

Они не знали, что, подойдя к отцу, Андрей увидел его широко распахнутые, остекленевшие глаза, не слышали, как звал сын недвижимого Михаила, как тряс его за руку, а потом, поняв, что ничего уже не изменить, быстро вытащил из–под кровати рюкзак, что готовил для рыбалки, побросал туда консервы, нож, несколько картофелин, забрал со стены отцовскую фотографию и вышел, захлопнув за собой дверь.

Он сам не помнил, как схватил канистру с бензином, как прокрался к дому Зинки–продавщицы и, облив стену, поджег ее.

Когда всё заполыхало, парень был уже далеко, заполз в товарный вагон и ехал куда–то, сжавшись в комок и дрожа всем телом. Из темноты на него смотрели пустые, бездушные глаза отца. А рядом, как будто положив руку на плечо сыну, стояла мать, худая, бледная.

Андрей затрясся и завалился набок. Сегодня он стал сиротой…

… Зинка, не дойдя до своей избы, оступилась, ее повело. Шедшие по дороге соседи подхватили ее, вызвали Скорую…

Женщина пролежала в больнице две недели, отходя после отравления паленым спиртом. Она вернулась, когда уже похоронили Михаила, а по пепелищу ее дома шастали беспризорные собаки, выискивая что–то среди черных бревен. Проплакав и осадив кабинет председателя. Зинка добилась нового жилья, а Андрея прокляла, догадавшись ,что он ей за отца мстил…

… Попутка выплюнула на дорогу мужчину. Тот, махнув рукой водителю, огляделся, поправил съехавший с плеча рюкзак и уверенно зашагал к деревне.

Та, примостившись на возвышении и тараща на дорогу распахнутые летней жаре окна, трепала на ветру косы– простыни, источая аромат пересохшего сена и перегретой на солнце малины.

На лавках у домиков сидели старушки, с ними рядом играли полуголые дети, разливая воду себе на ноги. Собаки, звеня цепями, лениво подходили к забору и, высунув язык, провожали чужака взглядом, не удосужившись даже гавкнуть.

— Глядите! Глядите, военный приехал! К кому? Кто такой? — шептались внимательные жители, но спросить никто не решался, уж больно уверенно и независимо шел вперед человек.

С участка, что терся боком о хилый, порубленный жадным до дерева людом, лесок, доносились звуки радио.

«Рябиновые бусы как рассвет, признаний безыскусных чистый свет…» — пело радио, а ему подпевал громкий, визгливый, с хрипотцой женский голос.

«Счастье или беду…» — дотянула за певицей Зинка и подняла глаза от куста смородины, который ловко обирала своими опухшими, потрескавшимися руками. Перед Зиной стояла большая корзина, куда она и отправляла веточки с красными, лопающимися от прикосновения ягодами. Сегодня, конечно, на рынок Зинка уже не успеет, да и отвезти ее некому, все знакомые заняты, а вот завтра… Достояла бы только ягодка, не забродила…

Но в этом доме хороший подпол, всё хранит, ничего не портит. Там и поставит женщина свой урожай. И дом у нее теперь добротный, досочка к досочке, даром, что не новый, а жить в нем – одно удовольствие!..

Мужчина остановился у распахнутой калитки, поставил рюкзак на землю и облокотился руками на столбик, поддерживающий забор.

Костяшки пальцев военного побелели, на лице напряглась каждая мышца, но он сдержался, вздохнул пару раз, улыбнулся и громко спросил:

— Как урожай, хозяйка?

Зинка вздрогнула, обернулась и, прищурившись, вскочила. Корзина у ее ног опрокинулась на землю, выплюнув грозди красно–бордовых, переспелых ягод.

— Чего обомлела–то? Я спрашиваю, как урожай нынче? — Андрей толкнул калитку, та рухнула, не провернувшись на ржавых петлях. — Сама как? Не хворая?

Зинаида быстро огляделась вокруг, проверяя, есть ли кто рядом, защитит ли, если наглый гость применит силу.

Улица опустела, даже ребятишки словно попрятались по кустам, не желая помогать Зинке.

— Да здорова я, с Божьей помощью. А вам кого? Вы бы повертали обратно, здесь моя земля.

— Твоя, говоришь? — усмехнулся военный, подошел совсем близко, встал против света. Зинка теперь была ему по плечо, а он нависал над ней, как великан.

— Свят! Свят! — стала креститься Зинаида, отступая назад. — Чур меня! Михаил, чур меня!

— Совсем ты, Зинаида, глаза пропила. Не Михаил я, а сын его, Андрей.

— Чушь! Погиб ты, раздавило тебя поездом у станции. Врешь, не Андрей ты! Люди! Люди, помогите! Убивают!

Зина кинулась, было, к калитке, но Андрей легонько взял ее за плечо, пододвинул к себе и шепнул:

— Чаем напои, хозяйка, а там и поговорим. Не бойся, не трону.

Женщина провела гостя в прохладную, полутемную комнату. Новая скатерть на столе, кровать передвинута, вместо буфета новый трехстворчатый шкаф. На стенах картинки из журналов развешены, на полу – старый палас.

— На этой кровати спишь? — как будто равнодушно кивнул гость, садясь за стол.

— Ну, на этой.

— Не мучает совесть? На ней ведь отец мой и умер. Из–за тебя.

— А что ж ей меня мучать–то? Ведь жизнь моя вся искалеченная, инвалидная. С головой теперь проблемы, дом мой спалили дотла, ничего не оставили. Поди, пока я в больнице валялась тогда, денежки мои все вынесли, а дом подожгли. Не знаешь, кто? А папку твоего я любила, над могилкой его три дня проплакала. Ну, помянем…

Она поставила перед Андреем рюмку, плеснула туда водки и села напротив.

Мужчина, усмехнувшись, смахнул рукой посудинку. Стекло разлетелось по полу мелкими осколками.

— Да что ж ты делаешь–то? Что творишь?! В чужой дом ворвался, громишь всё, смерти моей хочешь! Люди! Люди!

Теперь Зинка по–настоящему испугалась. Но с места двинуться не смела.

— Тебе ж участок по документам не передали, — спокойно продолжил Андрей. — Дом не твой.

— Моё, всё моё! Не смей руки свои тянуть. Мишенька бы все равно для меня домик оставил. И проклял бы тебя, если бы знал, что ты сделал! Ишь, форму нацепил. Ограбил, что ли, кого? А?!

— Зря ты, Зина, такие вещи говоришь. Трудно мне пришлось, всё было в жизни – бродяжничал, воровал, не скрою. А потом попал к хорошему человеку, украл у него кошелек, а он меня к себе взял, воспитал, помог пережить то, что пережить невозможно. Отца мне тот человек не заменил, да и не хотел, а вот наставником был, дай Бог каждому. Через него я военным стал. Так мне на характер легло. А теперь вот приехал. Домой приехал, Зинаида. А тут ты…

Андрей встал и, отогнув шторку, посмотрел в сторону Тосиного участка.

— Где соседи? Где тетя Зоя? Тося?

— Так замуж она вышла. Уехали. Еще лет семь назад.

— Понятно. В общем, я думаю, что не стоит нам с тобой, тетя Зина, ругаться. Ты просто собираешь свои вещи и уезжаешь из этой деревни.

— С чего вдруг? Ты мой дом спалил, теперь свой отдал. Всё честно.

— Честно было засадить тебя в тюрьму тогда.

— А ты ничего не докажешь. Я сказала, что Михаил сам принес ту бутылку, что он ее где–то купил. А я просто пила.

Андрей встал, подошел к рюкзаку и вынул оттуда сложенный вчетверо лист бумаги.

— Документы на дом и участок. На меня. Тебя тут нет. И не должно быть. Ступай, Зинаида, ступай от греха…

Женщина вперилась глазами в документ, закусила губу и потом, ничего не говоря, вышла на улицу. Она просто брела по дороге, сорвав с головы платок и распустив свою жидкую косу. Волосы, взбаламученные ветром, трепыхались вокруг ее головы как змеи, а Зина только смеялась, запрокидывала голову и кружилась, словно в вальсе.

Деревенские с сочувствием кивали.

— Совсем умом двинулась Зинка, не обошла ее горькая своим проклятьем…

… Андрей потихоньку освободил дом от чужих вещей, подлатал забор, снес старый, прогнивший сарай, где когда–то они с Тосей ели принесенные ею огурцы, покрасил дом в веселый, нежно–зеленый цвет. Но не жилось ему там. Одному не жилось, все поглядывал он на соседский участок…

…— Тося? — услышала девушка оклик за спиной. Она остановилась, крепко держа за руку шестилетнего мальчишку, вертлявого, так и норовившего улизнуть от Таисии. — Тося, здравствуй!

Андрей несмело улыбался, то разглядывая Таисию, взрослую, красивую и строгую, то переводил взгляд на мальчугана, а тот, прищурившись, таращился на незнакомца.

— Извините, я не… — Тося замотала головой, потом взвизгнула и, неожиданно для Андрея, кинулась ему на шею. — Андрюша! Андрюшенька! А мы же думали, тебя поезд сбил. Говорили, что кого–то сбил, одежда твоя была… Мы так переживали…

— Часть своей одежды я отдал мальчишке, мы познакомились с ним на станции, он рассказал, как пробраться в вагон, как сделать так, чтобы не заметили… Ромкой звали его… Значит, он тогда…

Андрей помолчал, а потом кивнул на мальчика.

— У тебя сын? Поздравляю. Еле вас нашел. Зинаида сказала, переехали вы, ты замуж вышла…

Он вдруг вспомнил, что держит в руках букет.

— Это тебе, Тося.

Девушка вспыхнула, схватила букет и вдруг рассмеялась.

— Слышишь, Лёшка, ты мой сын! Сын мой!

— Фу, Тося, я не хочу быть твоим сыном, я мамин! А кто этот дядя?

— А этот дядя, Алешенька, очень хороший, мы с ним с детства знакомы, и сейчас все вместе пойдем домой пить чай. Мама будет рада тебе, Андрюша. Мама и ее муж, Лёшин папа…

… Зоя, то и дело дотрагиваясь до плеча Андрея, как будто проверяя, настоящий ли он, улыбалась. Если бы у нее был сын, еще один, кроме Алеши, то это был бы Андрей, такой, как есть, со всем своим прошлым.

Кто знает, может так оно скоро и будет…

Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели! 

Автор: Зюзинские истории