… Делая всё, чтобы актеры блистали на сцене, сама Таня пряталась от зрителей, не любила, когда после очередного выступления драмкружка Лида выходила на сцену и говорила: «А теперь давайте пригласим сюда нашего молодого, талантливого костюмера…» Далее следовал большой список Танюшкиных достоинств, все аплодировали, ребята толкали ее вперед.

Таня заливалась краской и бочком выходила на всеобщее обозрение, улыбалась, кланялась, а потом, пунцовая от смущения, убегала за кулисы…

— Привыкай, Таня, в жизни нужно уметь держать удар! Любой! — повторяла Лидия Константиновна и опять вызывала девочку на сцену…

… Это было так давно… Уж выкинули тот картонный кокошник, перекроили платья и, с приходом нового директора школы, разогнали театральный кружок, а Таня все с теплотой вспоминает те репетиции, эскизы и неловкие попытки казаться именитой швеей…

После школы Татьяна выучилась на дизайнера одежды и, помыкавшись по агентствам и частным фотостудиям, где могли бы понадобиться ее услуги, устроилась в театр. Эта работы подвернулась неожиданно.

— Танечка? Ты? Я так рада тебя слышать! Милая, у меня для тебя хорошая новость! Я нашла тебе работу! — услышала девушка в трубке голос Лидии Константиновны, уже три года, как уволившейся из школы и отошедшей от сценических дел. — Театр Сатиры ищет швею. Да, это не совсем то, чего ты ожидаешь. Ты сейчас уже скорее дизайнер, чем исполнитель, но поверь, лучше начать с чего–то, а потом идти вперед. Директор театра, Тамара Николаевна Колесникова, с радостью примет тебя в пятницу. Что ты думаешь по этому поводу?

Таня замерла, слушая бывшую учительницу. В стекло стучали своими легкими, душистыми цветками высокие, стройные липы, носился по воздуху тополиный пух, а в комнате, в маленькой квартирке на третьем этаже стояла девчонка, счастливая, улыбающаяся, и кивала в ответ на слова педагога.

— Да, Лидия Константиновна! Конечно, я согласна! В пятницу? Отлично!..

Там, в театре, Тане выделили хорошенькую, просторную комнату, дали швейную машинку и свернутые рулоны выкроек.

Театр ставил новый, только что из–под пера драматурга, спектакль. Одежда в нем была странноватая, неземная, что ли, но Таню это не смущало. Вот только ткань…

— Тамара Николаевна, можно? — Таня робко сунула голову в кабинет директора.

— Ну заходи, коль пришла, Танюша. Что такое? Говори быстрее, я занята.

— Ткань не та! Ну, не смотрится она! Нет перелива, нет оттенков. Лучше взять шелк! Он и выглядит благороднее, и складки красивые можно заложить. А то, что мне выделили, просто кошмар! — затараторила швея.

Тамара Николаевна выслушала Танину тираду, потом на миг закрыла глаза, как будто у нее вдруг сильно заболела голова, и ответила:

— На шелка и бархаты у нас пока нет денег, Гвоздева! — когда Тома злилась, она всегда называла подчиненных по фамилии. — Ты просто швея, а мнишь себя маэстро сценического образа. Брось! Ты просто делай свою работу, а о большем не тревожься. Есть другие люди, которым велено думать о качестве материала, складках и тому подобном.

— Но, Тамара Николаевна! Не получается! Ткань ползет, вся на нитки разлетается! Синтетика это, самая халтурная! — упрямо вздернула подбородок Татьяна. — Это не справедливо! Такие хорошие задумки, а выходит ерунда…

Тамара помолчала, разглядывая стоящего посреди кабинета бойкого и хиленького воробушка, что пришел к ней искать справедливости.

– А нет ее, справедливости, у нас тут нет, по крайней мере! Нам какую ткань выпишут, ту и получаем. Что ты предлагаешь? Не будут тебе покупать бархат и соболя. Уж извини!

— Но я думаю, что попробовать по–другому стоит! Я знаю магазины с хорошими тканями. Из них выйдут отличные костюмы.

— Да? А деньги ты свои потратишь? Ты молодая, Танечка, я понимаю, хочешь сделать идеальные вещи. Вот только сырье из рук вон… Но ничего, привыкай. С кем у нас есть договор, у того и берем материю. А складки пусть уж как–нибудь лягут. Знаешь, когда у нас работала Лидия Константиновна, таких проблем не было, она из всего могла сделать конфетку.

— Что? Она здесь работала? — удивленно приподняла брови Таня.

— Да. Долго работала, а потом родила сына и уволилась. Сказала, что хочет больше быть с ребенком. Вот так…

Тамара Николаевна пожала плечами, схватила со стола какие–то бумаги и уже не замечала стоящую перед ней подчиненную.

Таня попрощалась и вышла. Ну что ж, раз сама Лидия Константиновна шила из этих ужасных материалов, то и она, Танечка, справится…

… Через два года Светлана, Танина мама, серьезно заболела, почти не вставала. Вся работа по дому легла на Татьяну, а ей совершенно не хотелось каждый вечер стоять у плиты, и по выходным носиться с сумками продуктов.

— Нам нужна помощница! — как–то сказала она. — Так больше продолжаться не может!

— Танечка! Но что тут такого? Это же нормальное женское дело – еда, уборка… — протянул отец. — Мама всегда всё успевала!

— А я не хочу так, как мама! — уставшая Таня злилась, комкая в руках салфетку. — Что хорошего в том, что мать всю жизнь за нами, как за маленькими, ходила? Не умеет она отдыхать, вот и шарахнуло её!

— Да у нас как–то не принято, чтобы слуги были! — смутился мужчина. — И денег нет.

— С деньгами я решу вопрос. Многие просят меня шить им на заказ, вот и денежки пойдут. Всё, папа, через месяц найму кого–нибудь помогать вам.

— И тебе тоже. Если только для нас, то не нужно. Я сам буду готовить! — обиделся отец.

— Хорошо, для «нас». Всем станет легче!..

Таня стала принимать клиенток на дому, ловко снимала мерки, потом, обсудив фасон, цвет и повод, под которое шилась вещь, бежала в магазинчик, один из тех, что указала ей когда–то Лида, копалась там на полках и, упомянув своего педагога, неизменно получала хороший товар по хорошей цене. А с заказчиц она брала больше, как будто купила материал по обычной стоимости…

Таня не умела торговаться, цену клиентке называла строгим, безапелляционным голосом, всегда готовясь к отпору. Но женщины молча принимали ее условия, уж очень хорошая слава ходила о Танечке…

…Так появились деньги на сиделку для матери и приходящую домработницу.

Светлане это не нравилось, но она понимала, с Татьяной шутки плохи, раз уж повесили всё на нее, так и, наверное, нужно помолчать…

Сиделка, Анна Михайловна, женщина мягкая, ловкая и заботливая, из тех, кто, проработав в больнице, не очерствел и мог найти подход к любому своему пациенту, со Светланой сдружилась. Они вместе читали, смотрели фильмы и обсуждали их, горячо споря о характерах и судьбах, а Таня только иногда заглянет в комнату, кивнет матери, улыбнется, как она всё славно придумала, и торопится п освоим делам. Молодость не терпит промедления, вперед, только вперед летит она, боясь чего–то не успеть…

Света стала потихоньку выходить на улицу. Анна Михайловна уговорила Татьяну купить коляску и теперь, аккуратно вывозя свою подопечную на лужайку у дома, пристраивалась рядом, на лавочке, а Светлана жадно наблюдала за людьми. Их жизнь привлекала ее, как когда–то театр.

— Знаете, Анна Михайловна, мы с дочкой раньше так часто ходили на спектакли! — мечтательно поднимала Света глаза. — Танечка с детства любила театр. Вот, даже пошла в драмкружок в школе.

— Да? Так а что же сейчас? Дочь могла бы достать вам билет! Я вас отведу.

— Нет–нет! Что вы! Мне неудобно просить ее об этом, да и куда мне, я ж теперь нескладная, это раньше платье красивое было, подбирала туфельки, сумочку, даже прическу делала, а теперь руки поднять не могу. Нет, и даже нечего об этом думать!

Анна Михайловна промолчала, как будто отвлеклась, потом встрепенулась и предложила подопечной проехаться до пруда. Та согласилась.

— Как здесь всё изменилось! Заросли берега, и кувшинки не растут, а беседка еще стоит! — улыбнулась Света. — Красиво…

Янтарно–золотистые, алые, с медными прорезями, темно–бордовые с прожилками белых разводов кроны деревьев отражались в застывшей воде, воздух, немного горьковатый от запаха мокрой, прелой листвы, был чист и прохладен. Синица, юркая, вечно спешащая, суетливо ковырялась в кормушке маленьким клювиком, потом, наклонив голову набок, взглянула на сидящую в кресле женщину и улетела. А Светлана, ежась и пряча руки под плед, попросила Анну Михайловну передвинуть ее на солнышко.

— Давайте, дорогая, вот так, здесь хорошо! — сиделка развернула коляску и поправила накидку на ногах женщины. — Посидите, солнышко, оно всегда полезно! Жаль только не греет почти…

… — Танечка! — вечером Анна Михайловна дождалась, когда от Татьяны уйдет последняя клиентка и замолкнет стрекот машинки, бочком вошла в комнату и остановилась, неловко сложив на груди руки.

— Что? Что вы хотели? — Таня собирала со стола обрезки ткани.

— Понимаете, ваша мама хотела бы посетить театр. Чисто технически это возможно, вы не могли бы достать ей билет?

— Театр?..

После нескольких лет работы в этом заведении лицедейства и иллюзии, Татьяна несколько поостыла, пропал былой пыл, актеры не очаровывали, а даже вызывали отвращение – капризные, вечно им что–то не так, спектакли, по два раза шедшие каждый день, приелись, стали скучными.

— Да там сейчас ничего путного и не показывают! И потом, я не на таких должностях, чтобы ходить и просить билеты.

Татьяна строго посмотрела на сиделку, надеясь, что та уйдет, но Анна Михайловна и не собиралась двигаться с места.

— А вы всё же постарайтесь, дорогая. Может быть, сходите вместе с матерью? Она часто вспоминает, как водила вас на спектакли.

— Господи! Вспоминает она! Мне некогда, работать кто будет? Вы же видите, клиентки приходят вечером, а днем я на работе. Нет, это не очень удачная идея. Давайте отложим.

— Таня, сейчас осень, пока коляска еще проедет по тротуару. Зимой это будет намного сложнее. Откладывать я бы не советовала.

— Извините, но здесь решаю я! — покачала головой Татьяна. Уж очень много стала позволять себе эта сиделка…

Анна кивнула, развернулась и, прикрыв за собой дверь, вышла. А Таня, бросив собранные лоскутки на скатерть, села и стала задумчиво перебирать их, как в детстве, составляя узоры и картинки. Голубой и бирюзовый – ласковое море, красный, оранжевый, пепельно–белый и глубокий черный — букет маков, тонкая органза – ваза, в которой блестит пойманное в паутину солнце… Как когда–то давно, когда мама была здорова, а Таня не знала забот и верила, что на свете есть чудеса…

… Ноябрь выдался на удивление сухим и мягким. Хотя с деревьев уже облетела листва, и они стояли черные, костляво–растопыренные, но и в этом было своё очарование. Природа без прикрас, как нагая женщина, зардевшись стыдливо нежно–розовыми румянами восхода, смотрит на этот мир своими чистыми озерами–глазами…

В тот день Таня раньше обычного вернулась с работы и, выйдя на две остановки раньше, решила пройтись. Дома ей было душно. Дома сидела в своей коляске мать, было тускло и хмуро, а на улице как будто бил живой ключ, холодный, обжигающий, заставляющий бежать вперед без оглядки.

— Да давай же побыстрее! У меня совсем нет времени! Ну, эту руку сюда, эту сюда! Мама! Аккуратней, голову подожми! И что ты затеяла эту прогулку? Знаешь же, что я занят!

Татьяна обернулась, услышав недовольный мужской голос.

Из припаркованной у обочины машины с трудом вылезала старушка. Ей было низко, неудобно, руки тряслись, а мужчина, стоящий рядом, шипел и поторапливал.

— Лидия Константиновна! Это вы! — Таня уже стояла рядом, помогала, поддерживая под локоть бывшую учительницу.

— Танюша! Танюша, как приятно видеть тебя! Познакомься, пожалуйста, это мой сын, Артем Павлович, — женщина кивнула на стоящего рядом человека. — Артемушка, ты спешишь, давай, я дальше сама. Ты поезжай!

Мужчина облегченно кивнул, попрощался и уехал.

— Торопится… Опять торопится… Я скучаю по нему, но понимаю, старческое… Так а ты, Танечка, как живешь?

— Я? Хорошо. Работаю, клиентов обшиваю, спасибо вам за магазины, действительно, таких тканей больше нигде не найдешь.

Они прошли вперед, сели на скамейку и поежились от прохладного ветра.

— Как мама?

— Мама? Ничего, только вот болеет много, наняла ей сиделку, кое–как справляемся.

— Понятно… А я отказалась от помощи. Артем хотел, чтобы со мной жила женщина, помогала. Но тогда он бы совсем забыл меня, я знаю! А так приходится ему возиться с матерью. Интриганка я, Танюша, ох, какая интриганка!

Татьяна усмехнулась.

— Сложно всё это… И времени совсем не хватает. Зря вы отказались. С сиделкой лучше, она знает, что и как делать.

— Артем хотел сдать меня в дом престарелых, — как–то просто, буднично продолжила Лидия. — Там, говорит, мама, лучше знают, как тебя лечить. Но я отказалась. В своей квартире легче. — женщина вдруг улыбнулась, расправила плечики и спросила:

— Что театр? Всё так же любишь этот мир?

Таня задумчиво пожала плечами.

— Пожалуй, что уже совсем не люблю.

— Да, детка, увлечение, ставшее работой, имеет свойство гаснуть. Ты замужем?

— Нет. Некогда. Знаете, да и не хочу пока. Мама болеет, куда мне еще свою семью!

— Нам, мамам, свойственно болеть, не стоит из–за этого портить себе жизнь! Но я думаю, всё у тебя сложится! Извини, Танюша, я спешу, сегодня в библиотеке романсы, вот, иду. Ты не пропадай, зашла бы как–нибудь. Словом, до скорой встречи!

— Зайду! Обязательно зайду! — уверила ее Татьяна. — Как время будет…

Лидия Константиновна медленно пошла вперед, опираясь на палки, а Таня стояла и провожала ее взглядом. Ей бы сейчас тоже послушать романсы, выпить чай и подоткнув плед, сидеть с книгой в руках дома, в своей комнате… Но нет, дела… Через полчаса придет клиентка, а надо бы еще поесть…

… Татьяна выкроила время, чтобы навестить учительницу, только ближе к Новому Году. Не найдя ее телефона, она решила просто приехать.

Женщина долго звонила в дверь, но никто не открывал.

— Вы что трезвоните?! — из соседней квартиры высунулась старушка, осмотрела Таню с головы до ног и строго поджала губы. — Не нужна ей сиделка более. Отмучилась наша Лидушка.

— Что? Я к Лидии Константиновне, мы с ней только вот осенью виделись.

— Опомнилась! Уж месяц, как не стало Лиды. А ведь жизнь любила, тосковала много, но жить очень хотела… На моих руках и отошла. Артем этот ее, сын, о матери и не вспоминал, деловой стал! Забыл, как она его по врачам таскала, пока кривошею его исправляли, как работу бросила, а ведь в театре служила! Главным костюмером была! А как Артем родился, всё отринула, для сына жила. А он забыл, неблагодарный!

Соседка, ворча, захлопнула дверь, а Таня так и стояла еще у квартиры, растерянно глядя перед собой…

… На следующий вечер Татьяна вдруг отменила всех клиенток, отпустила Анну Михайловну и, усевшись напротив матери, задумчиво вздохнула.

— Что, дочка? Случилось что?

— Нет… Впрочем, да. Тебе нужно платье, мама! И у нас мало времени.

— Какое платье? — встрепенулась Светлана. — Зачем?

— Мы с тобой в субботу идем в театр. На премьеру. Ты какое платье хочешь – бархатное или атласное? Я думаю, нам подойдет такой вариант!

Таня быстро набросала на листке бумаги силуэт будущего платья.

— Да что ты, Танюша! Куда мне в театры! В коляске…

— Подумаешь! Это ерунда. Значит так, я сейчас выкройки сниму, ты постой немножко. А потом надо материал выбрать. У меня есть несколько вариантов…

Когда Танин отец пришел домой, то жены в обычной позе в кресле у телевизора не застал. Не было никого и на кухне. В Таниной комнате кипела работа, Света что–то говорила, дочка поддакивала или, наоборот, всё отвергала, потом строчила машинка.

— Так, руку подними, ага, село хорошо! Ну, хорошо же, мама! Что ты? Ну вот, опять ты плачешь! Перестань, пожалуйста!

— Сейчас! Я сейчас, мне просто так хорошо! Ты, Танюша, даже не представляешь, как мне хорошо!..

… Таня добилась для матери самого удобного, хорошего места в зале, усадила ее в кресло, села рядом и замерла. Она давно не видела мать такой счастливой.

— Прости меня, мамочка! — целуя ее руки, шептала вечером Таня. — Ты прости меня!

— За что же это? Перестань, глупенькая! Девочка моя, я же тебя так люблю…

Еще много раз в эту зиму Светлана посещала театр, каждый раз она сидела рядом с дочерью, держала ее за руку и с трепетом смотрела на сцену.

А потом они вместе ехали домой, пили чай и беседовали, перебирая лоскутки своей жизни. Дом как будто ожил, снова задышал, принарядился, окутанный нежным теплом двух женских сердец.

А Лидия Константиновна смотрела с неба на свою ученицу. Усвоила девочка урок, теперь всё будет хорошо!..

Автор: Зюзинские истории