А потом стояла и стояла у окна, ожидая, когда покажется на тротуаре во дворе фигура супруга, когда он откроет дверь и, бросив свой шарф на вешалку, заглянет на кухню, поинтересовавшись, что сегодня на ужин…

Она не станет спрашивать, где он был, с кем. Об этом расскажет очередной портрет, который выставят напоказ тысячам зевак. Филипп напишет его за несколько дней, спеша избавиться от охвативших его чувств. И эта молниеносность сделает работу еще более яркой…

Однажды Филипп получил большой заказ. Нужно было сделать триптих из городских пейзажей, непременно утренний, в лучах восходящего солнца. Художник пообещал сделать все так, так договорились.

Он часами стоял на выбранном месте и делал наброски, потом перечеркивал всё, писал снова… Маша тогда была в отъезде, договаривалась о летней выставке в Копенгагене. А когда вернулась, нашла своего мужа совершенно разбитым и простуженным.

— Маша, как хорошо, что ты вернулась! Я совсем измучился. Жар никак не спадает, меня лихорадит, в голове сумбур, а надо работать!..

Она, отставив чемодан в сторону, поспешила на кухню, долго шуршала там какими–то пакетиками, а потом принесла заваренный в большой чашке напиток.

— Что это?

—Травяной сбор по рецепту моей семьи. Не бойся! Выпей, потом надо уснуть, а когда проснешься, станет намного легче!

— Но он отвратителен! — скривился Филипп, капризно отвернувшись. — Я не стану это пить! Ох, как же болит голова!.. Кошмар!..

Мария только пожала плечами и вышла из комнаты.

Ночью Филиппу стало хуже. Он метался в бреду и порывался встать. Но жена не пускала.

— Отпустите! Да пустите же меня! — стонал мужчина. — Маша! Вы? Уйдите!

— Не могу. Я ваша жена.

— А я не хочу! Я не понимаю тебя. Ты другая! Те, что на холстах, просты и доступны. Их я узнал и больше не хочу. А ты… Кто такая? Зачем здесь? Хочешь моей славы? Денег хочешь? Я же не люблю тебя, терплю, потому что ты многое умеешь делать, но не люблю! Отпусти, не трогай! Нет! Не уходи, – тут он хватал жену за руку. — Посиди еще. С тобой хорошо, тихо. Ты другая… Я хочу написать тебя… Вот такой, уставшей, с выбившейся из пучка прядью, в этой рубашке и джинсах. Можно?

— Нет, – отвечала она. — Ты пишешь только тех, кого хочешь забыть. А я не позволю тебе этого!

Он пытался возразить.

Тогда она поцеловала его в первый раз… Не так, как в ЗАГСе или под прицелом фотокамер. А по-настоящему, горячо и отчаянно.

Филипп, растерянно глядя на жену, хотел что-то сказать, но она не позволила, велев хранить молчание…

Потихоньку Филипп стал приходить в себя, выздоравливать, но врачи находили его легкие слишком слабыми. Тогда Маша стала возить мужа на море. Он не умел плавать, не желал учиться, придумывал всё новые доводы против поездки, но Маша только повторяла, что море нужно ей самой, что она устала от городской духоты и хочет в отпуск.

Тогда укладывались чемоданы, заворачивались в крафтовую бумагу и пленку холсты, кисти, тюбики с красками и масленки, нырял в багажник такси этюдник, и Ставицкие ехали на море.

В самолете Филипп не отпускал руку жены. Она боялась летать, он знал, и молча защищал ее от этого страха…

Приехав на место, Маша обязательно брала напрокат машину и, собрав всё для пикника, на следующий день увозила Филиппа на природу. Там он писал морские пейзажи, скалы или экзотические деревья, купающихся иностранок, корабли, чайками сидящие на волнах, белое от жара солнце, черные тени, тянущиеся от играющих в мяч подростков…

Марии в эти минуты было скучно, хотелось уйти в горы, забраться на самый высокий хребет и прыгнуть, доверив тело птицеподобному дельтаплану. Но как оставить Филиппа? Он не приспособлен к самостоятельной жизни в чужой стране. Он даже не смог выучить английский, хотя Маша нанимала для него репетитора.

Мужчине это просто было не нужно. Рядом есть жена, она решит любой вопрос за пять минут…

… Кареглазая мулатка, прогуливающаяся по берегу, остановилась за спиной у работающего художника. Тот обернулся, потом еще раз.

— Вам нравится? — спросил мужчина незнакомку.

Та кивнула, потом подошла ближе и, взяв из рук Филиппа кисть, подправила его рисунок…

Мария молча наблюдала за ними, сидя чуть в стороне, в тени большого зонта.

Внутри кольнуло. Маша вздохнула, чтобы успокоиться, потом медленно встала и подошла к супругу.

— Добрый вечер, – кивнула она женщине. — Да, мой муж талантливый художник. Его работы вы можете потом найти в нашей галерее. А сейчас, извините, вы не оставите его? Филипп привык работать в одиночестве.

Мулатка сверкнула глазами, оценивая расклад сил, потом пожала плечами и ушла.

— Извините, он не говорил, что женат, – бросила она через плечо.

Филипп с сожалением провожал красотку глазами, потом кинул кисти, лихорадочно собрался и буркнул, что идет ужинать.

— Хорошо. Я тоже проголодалась! — улыбнулась Маша…

Ту женщину с пляжа он видел еще несколько раз, хотел подойти, но Маша всегда оказывалась рядом.

— Не мешай! Ты мне никто, слышишь! Хватит пасти меня, как своего барана, хватит! Ты только на бумаге жена, а по-настоящему всего лишь бизнес-партнер. Ты имеешь с меня деньги, так не мешай их получать! Если я захочу, то всё равно буду с той, кого выберу сам. Ночь, две, три – я сам буду решать!

Мария встала из–за столика и ушла в номер. Она знала, что Филипп смотрит ей вслед, старалась идти с высоко поднятой головой…

… К двум часам ночи его все еще не было в кровати.

— Ты мстишь мне! — грустно подумала Маша. — Как ребенок, делаешь нарочно, лишь бы насолить! Значит, я небезразлична тебе…

Он пропадал два дня, потом пришел, как нашкодивший кот, заглядывал в глаза, пытался угодить Марии, ходил за ней по пятам, а потом, виновато отвернувшись, показал набросок портрета – женщина с карими, миндалевидными глазами сидит в лодке и смотрит на зрителя.

— Давай оставим эту картину здесь? – вдруг сказала Маша, когда пришло время уезжать.

–— Почему? Отлично получилось! Купим раму, выставим на торги. С руками оторвут!

— Нет, я не повезу ее к нам в дом! — отрезала Маша.

Филипп чертыхнулся, бросил собирать вещи и ушел.

— Нет, девочка! Ты всё же останешься здесь, — прошептала Маша, дав волю своей ревности. — Он мой муж, руки прочь!..

Прошло столько лет с тех пор, а Маша все помнит миндалевидные глаза, что смотрели на нее так насмешливо и высокомерно.

— Он никогда не писал с тебя портретов! — казалось, шептали они. — А, знаешь, почему? Да потому что ты для него пустое место, хотя вы много лет вместе. А я появилась на минуту, и вот уже готова картина! Как думаешь, кого из нас следовало бы прогнать?..

Но Мария только крепко сжимала руки и качала головой. Мало ли, что говорят про нее и Филиппа другие, главное, что он никогда не выставлял ее за дверь. Изменял ли? Возможно. Но старался сделать так, чтобы Маша не знала.

… Маша стала чаще ходить в парикмахерскую, чтобы закрасить корни седеющих волос, Филипп вдруг заметил, что не видит вдали, что руки быстро устают, мешая четкому исполнению работы, что не чувствует он больше прилив творческой энергии, если мимо проходит красивая женщина.

— Мы оба устали, давай улетим к морю! — в который раз просил мужчина, сидя вечером на диване и листая журнал. — Тебе нужно побыть на солнце, я тоже развеюсь.

— Да, конечно! Только доделаем выставку и обязательно поедем!

… Не успели. Сердечный приступ. Маша, как стояла на кухне с яблоком в руках, так и скрючилась вся, пытаясь вздохнуть.

Филипп Егорович бестолково кружил рядом, предлагая воды, потом ринулся к телефону, вызвать врачей.

Приехала Скорая. Мужчина и не знал, что делать дальше. Прыгать за Машей в машину? Или проститься здесь, возможно, навсегда? Ему сказали, что в больницу не пустят, так зачем ехать?

Все же решил сопровождать.

— Так бывает, жара уж очень сильная! — как будто сам себе говорил фельдшер. — На дачу бы уехали! Есть у вас дача?

Филипп отрицательно покачал головой. Маша давно просила загородный домик, выбирала, но покупку откладывала…

…Он пришел навестить жену через два дня, когда разрешили подняться в ее палату.

Нескладный, словно нахохленный воробей, взъерошивший свой чуб, он сел на край кровати и вздохнул.

Маша, бледная, тонкая, как будто вышли из нее все силы, лежала и смотрела на мужа.

— Я вот тут… Апельсины здесь… Принес тебе… Еще книжку почитать и кроссворды.

Маша никогда не покупала кроссвордов, но промолчала, только благодарно кивнув.

— Маш, ты бы выздоравливала поскорее, а?! Там какие–то люди всё звонят, о вставке спрашивают. Я просто кладу трубку. Невозможно всё это! — тут он наклонился, пожалуй, впервые в жизни провел рукой по ее щеке, по волосам, разметавшимся на подушке, грустно улыбнулся и тихо спросил:

— Можно, я все же нарисую тебя? Мне очень хочется…

— Думаешь, пора прощаться? — прошептала она. — Как со всеми теми девицами, с которыми ты расставался, как только портрет был готов? Списываешь меня в отходы?

— Замолчи, Маша. Я потерял слишком много времени, упиваясь случайными встречами, потому что это было просто, легко, ненавязчиво. А тебя я чуть не упустил… Глупо как–то всё вышло… Столько портретов, а твоего нет…

Филипп наклонился и поцеловал жену. Соседки по палате отвернулись, прислушиваясь к его шепоту.

— Не пиши пока, я вот вернусь, поедем к морю, там и нарисуешь! — отчего–то испугалась Маша. — Не пиши, пока меня не выпустят отсюда!

— Хорошо, я подожду.

Тут в палату зашла медсестра, напоминая, что время посещений закончилось. Филипп засуетился, вскочил, растерянно глядя на жену.

— Иди, иди. До завтра! — кивнула Мария.

Мужчина еще раз обернулся и ушел…

Трамвай быстро довез его до знакомой остановки. Художник вышел из салона. Опять накрапывал дождь, вдалеке громыхало.

Филипп бессмысленно ходил по квартире, переставлял какие–то вещи. Потом ему опять позвонили по поводу выставки. Пришлось искать на Машином столе нужные бумаги, отвечать на пустые вопросы. Из стопки документов выпал набросок. Оказывается, Маша тоже неплохо рисовала, не идеально, но вполне недурно. На обыкновенном листе в клеточку были изображены двое – мужчина и женщина. Они сидели обнявшись, за ними – безбрежное море…

Филипп, забыв, что у него в руках телефон, закашлялся, потом, опомнившись, буркнул в трубку:

— Да подождите вы со своей выставкой! Может быть, я всё отменю! У меня жена болеет, а вы…

— А у вас есть жена? Вы недавно стали супругами? Может быть, мы пришлем к вам репортера, чтобы написать о вас в журнале?

Но Филипп уже не слушал. Он расставлял на полу ножки мольберта, выдавливал из тюбиков густую, отливающую масляными радужными разводами, краску, прилаживал масленку.

— Да, у меня есть жена! Давно есть, а я это только сейчас понял… – прошептал он…

Свет в квартире Ставицких не гас всю ночь. Филипп писал…

… Машу отпустили домой только через две недели.

Когда она вошла в прихожую, поддерживаемая мужем, то сразу заметила новую картину на стене.

Мужчина и женщина сидели, обнявшись, на берегу моря.

— Я никогда не писал тебя и, кстати, себя тоже. А надо бы, Маша! Все же не чужие люди, а…

И заглянул ей в глаза.

Маша улыбалась. На картине была изображена ее жизнь, та, о которой мечталось. Но, чтобы мечты сбылись, нужна помощь. На холсте рядом с героиней был мужчина. Они стали одним целым, поэтому художник изобразил их вдвоем.

– Пусть так и будет в жизни! Поздновато, конечно, но пусть так оно и случится! — подумала Маша, а вслух сказала:

— Поставь, пожалуйста, чайник. Так соскучилась по домашнему чаю, аж зубы сводит…

И Филипп побежал на кухню. Пока грелась вода, он то и дело заглядывал в комнату, будто бы проверяя, действительно ли Маша уже дома, или это всего лишь сон. Тогда нужно запретить себе просыпаться…

Автор: Зюзинские истории