И вот так жили мы в тихой ненависти с этим летающим недоразумением.
Сын сказал — лучше бы волка взяли, он хотя бы воет.

Научить говорить этого люцифера изначально пытались, но потом прижигали разные части тела перекисью водорода и, черт с тобой, летай немым.

Клетка всегда открыта, летает где хочет, грызёт всё что видит. Неугодное скидывает на пол и топчет сверху.

Немного успокаивал Иннокентия только бассейн. Сядет в него, нахохлится и смотрит оттуда матом. Но два месяца назад что-то случилось.
Когда я открывала морозильник, этот зеленый пенсионер-девственник подошёл к краю, долго смотрел, а потом положил голову мне на руку. Я онемела. Щенок лабрадора. Положил и стоит не дышит. Я начала судорожно вспоминать где в доме бинты, потому что мало кому на планете удавалось обниматься с аллигатором без последствий.

Постоял, повздыхал. Прикрыл глаза. Наверно, думаю, помирает. Или шизофрения птичья. И началось. Я глубоко в квартире — он сидит пришибленный. Тоска и мрак. Я выхожу на кухню — выскакивает, блеск в глазах, перья нараспашку, хохолок огнем. Пытается сесть на плечо, крылом прикрывает. Женюсь и всё.

Дети ржут — мама, что на свадьбу дарить.
Ест со мной из одной тарелки, но больше следит, чтобы я не оголодала. Лучшие куски мне подпихивает. На бокал вина сядет и с намёком переминается с лапы на лапу. Девушка, а что вы делаете сегодня вечером.
Остальных членов семьи ненавидит по-старому.

Поёт на весь дом. Что-то на испанском. Хвост пытается распустить, в душе он павлин. Хотя это все мужики так.. На голубей за окном смотреть перестал. Я утром уже перед тем как выйти из спальни, халат красивый надеваю. Шёлковый в венценосных журавлях. А что делать. Такая любовь.
Не знаю что думать. А вы говорите люди не меняются.

Валентина Семилет