…Отец, обнимая сына, зарыдал, жена в это время была на ферме. Дети же, забывшие отца, наклонив головы, спрятались за спину дедушки.
Начало >>Здесь
— Подожди, пообвыкнутся, ведь они не помнят тебя. Давайте с дороги перекусите, хотя скудный обед у нас, но думаю, что и у вас не барские харчи. Вижу ждёте пополнения. А ответь сынок, этих-то кто кормить будет? Что же вы глазами хлопаете, как Шуре-то будете в глаза смотреть, что скажете? И ты, красавица, слушай меня. Вот Макар без руки, а дети бы ему стали второй рукой. Ай нет, они за мать не простят, и я вас не прощаю, но так как ты мой сын, то твой позор делю пополам, а ты мне снохой не станешь, у меня уже есть сноха. Вот посмотрел на вас, убедился, что сын мой жив, и давайте уезжайте назад. Как вы представляете жить с теми, кого предали, в спину нож вонзили? Председатель вас не примет на работу, жить вам негде, я же не выгоню Шуру. Да и что говорить, вы же, наверное, себя считаете героями, вот и живите, геройствуйте без нашей помощи, а мы как-нибудь проживем. Если бы, сынок, знал ты, какой труд несла, да и несёт твоя жена! Она ходит и шатается, а какая она терпеливая, детей обнимает и смеётся, ни разу не заплакала, только когда Настя заболела. Тогда она от страха выла, перед немецким врачом на колени стала, а тот ее поднял, и сказал: «Я знаю, что такое дети для матери, посмотрю твою дочь, помогу». Но перед тобой она на колени не станет!
В это время открылась дверь и влетела домой Шура. Маленькая, худенькая, беззащитная женщина смотрела огромными глазами, наполненными слезами на мужа, и как рыба хватала воздух. Пуговицы на фуфайке были расстегнуты, шаль свалилась с головы на плечи, на волосах блестела седая прядь. С трудом она тихим голосом поздоровалась. Дети подбежали к ней и начали обнимать. В доме повисла тишина, и никто не знал как ее нарушить. Шура оказалась смелее всех:
— Я так думаю, что без слов всё ясно. Макар ты насовсем приехал, или как? В этом доме есть хозяин, ему решать, кому в нем жить. Скажешь, отец, чтобы мы ушли, то спорить, голосить не буду.
Макар приглушённым голосом, словно оправдываясь, начал разговор:
— Шура, я не смогу жить без детей, да и отец не молодеет, ему моя помощь нужна, а уж в родных краях я и с одной рукой сгожусь. Мне тесно, больно, тяжко жить вдалеке от вас.
— От нас? — воскликнула Шура.— Тебе тяжело? Тяжело мне и отцу, детям. Им-то как быть при живом отце брошенными?
И Шура зарыдала.
Дети, глядя на нее, тоже заплакали. Ася не выдержала и выбежала из дома. Недолго думая, вышел и Макар. Они молча шли в неизвестном направлении. Их никто не окликнул, не позвал назад. Ася сквозь слезы сказала:
— Я не могу больше идти, да и куда мы идём, ночь на дворе.
— Пойдем к моей тётушке, маминой сестре, она хоть и не очень с нами была дружна, но все же может разрешить у нее остановиться.
И, действительно, тетушка встретила племянника с большой радостью. Два сына у нее погибли на войне, муж погиб в партизанах. Она их внимательно выслушала и предложила свой кров. Ася уговаривала Макара возвратиться к себе домой, но он был не пробиваем никакими уговорами.
Шура после ухода мужа долго плакала, ее терзали сомнения. Зря, наверное, прогнали Макара, он же единственный сын, опора для отца, а может, большей опорой будет отец для него. Да и кто знает, может быть, действительно такая большая любовь, если не боялся ни отцовского, ни людского гнева, осуждения. Может, и детям лучше будет под отцовским вниманием.
«Я-то чужая, и мне он чужой, но они-то родные. Ведь война доказала, что в связке и гуж легче тянуть».
Шура не спала, все думала и думала, не спал и свёкор: то застонал, то захлюпал слезами, то закурил. Они встали вместе и вышли на порог.
— Тяжело мне, дочка, без сына, и с его позором тяжело.
— И мне тяжело, соседка сказала, что он у бабы Любы остановился, может, оставим его в селе? Время успокоит, все поставит на свои места. Я же жила без него всю войну и дальше буду жить. А дети… кто знает, может, будут рады ему. Давай не будем им мешать жить. Сходи, батя, к ним, поговори.
Отец не стал ждать рассвета, ночью пошел к бабе Любе. Издалека увидел два силуэта на пороге. Макар нежно обнимал Асю за плечи и успокаивал. Они не спали всю ночь. Захар Петрович подошёл к ним, долго молчал, а потом обнял сына и тихим голосом сказал:
— Сынок, хочешь оставайся, не гоню. Шура уходит к своей матери, та занемогла, да и понятно, может, легче ей будет там все забыть, а уж как дальше вы будете жить, думайте сами.
— Нет, батя, мы найдем жилье. Шура не должна покидать дом.
— Нет, сынок, она сказала, что не хочет жить в доме, порог которого будешь переступать ты, одно дело я и ты, другое — она. Поэтому для нее лучше уйти домой, а я буду ей помогать. Она для меня как дочка. Если бы ты ее любил, так не поступил, а раз поступил, то ваши пути не должны пересекаться. Поживи ещё пару дней здесь и приходи домой. А дальше что хотите: и как хотите живите, я тебе не указ.
Так и поступила Шура, ушла к матери, свёкор ей отдал все: и корову, и кур, и свинью, весь инвентарь, корм. А вот теперь пусть они начинают жизнь с нуля, она же ехала за а мужем, на что-то рассчитывала, не боялась смотреть в глаза жене мужа, пусть и не боится наживать все необходимое для жизни. Один бог знает, как тяжело было Захару Петровичу уживаться с новой снохой. Каждый вечер он ждал, что к нему подбегут внуки и юркнут с холодными пяточками к нему под одеяло, и как он будет их обнимать. Каждое утро он вспоминал, как Шура бегала около печки и старалась управиться с хозяйством: приготовить им варево на целый день. На душе у него было пусто, холодно и тревожно. Он мог за день не проронить ни слова, а на вопросы Аси просто не реагировал, молчал. Внуки к дедушке не прибегали, он сам их навещал каждый день. Шура никогда не спрашивала про мужа.
Многие люди осуждали Захара Петровича за то, что принял новую сноху, а многие сочувствовали. Но как бы с отцом ни складывались отношения, Макар был счастлив, он любил Асю и всячески, как только мог, ей во всем помогал. Вскоре она родила сына. От счастья были на седьмом небе, и глядя на них, стал оттаивать Захар Петрович. Через три месяца после родов Ася бегала по селу и оказывала больным медицинскую помочь, а дедушка сидел с внуком. Сначала люди косились, относились с недоверием к фельдшеру, а потом поняли, что Ася — обыкновенная женщина с добрым, отзывчивым сердцем, просто любовь ее сделала наглой, бессовестной, не желающей отступать. Ведь не каждому дано любить и бороться за любовь. И никто не мог ответить: плохо быть такой или хорошо, грешно это или нет. Наверное, все-таки очень грешно, но если это любовь от чистого сердца, то наверное, нет! Но если подумать и побыть на месте детей, то наверное ради них можно пожертвовать и любовью к женщине. Жизнь — сложная штука и именно мы делаем ее такой. Можно задавать тысячу вопросов и не получить ни одного ответа.
Автор: Наталья Артамонова