ПРОСТИ МЕНЯ ДОЧКА. Продолжение

Лидия надолго замолчала. Молчала и Олька, зажав ладошкой кривящийся в крике рот, только слёзы катились, поблёскивали в темноте.

– Потом? – хрипло напомнила о себе девчонка.

Начало >>Здесь

– Слышу, как резанул крик Аннушкин. Я уж тут из последних сил на коленках к нему, схватила за ноги, кричу: «Запрягай, Христа ради, везти надо, рожает»! Он как отрезвел. Бегом коня в телегу запряг, шубы накидал, положил её и поехали.

Я её фартуком вытираю, лицо в крови. Добрались до Захаровской амбулатории, а Аннушка стихла, только иногда застонет, тронет мня рукой, шепчет: «Спаси ребёнка». Довезли, Колька на руках её в амбулаторию занёс. А там парнишка-студент. Добрые-то врачи ещё с фронтов не вернулись. Давай он с нею возиться.

Мы сидим, ни живые, ни мёртвые. Колька весь белый, и я того гляди на пол упаду. А от Аннушки ни звука. Потом ты закричала.

Маленько погодя парень вышел. Говорит, что ребёнок будет жить, а мать не смог спасти, кровотечение сильное.

Так вот и стала я твоей мамкой. А он отцом. Тяжело было, мне уж 44 года было. Но выходили: старшие ребятишки помогали, коровушка выручила.

– Где мама… похоронена? – неживым, тихим голосом спросила Олька.

– В деревне, рядом с бабушкой.

– Почему ты никогда мне не говорила об э… том, – Ольку прорвало рыданиями. После ревели обе, уткнувшись друг в дружку. Голосила, как в тот страшный день Лидия, и тихо по-щенячьи подвывала Олька.

Жаром исходили закопчённные стены бани, но Ольгу трясло от открывшейся горькой правды.

– Если б не ты, не жила бы я с того дня. Глядеть на него не могла. Да и сейчас не могу его простить, хоть и каялась перед иконами. Тяжело это – всю жизнь в себе этакую тяжесть носить – непрощения. Ты рядышком – вот и живу, грех его перед дочкой искупаю, что не уберегла её. Пусть смотрит сверху, что всё у тебя ладно. А я через тебя заново прорастаю, вот и смысел мой весь.

Помолчав, баба Лида притянула к себе застывшую в оцепенении Ольку:

– Решай, как тебе быть. Поедешь, неволить не стану. Родная кровь, отец. Раздевайся, да мыться пойдем.

В полной тишине мылись Лидия и Олька. И показалось заплаканной бабе Лиде, что в белых березовых волнах распаренного веника плавает, как ангел, дочка её, Аннушка, та, довоенная, с необстриженными ещё косами. Все кровинки подсобрала, и лицом и фигурой вышла Оля в мать.

Уже перед самым уже выходом спросила Ольга:

– Мам, но почему он так, а? Родная ведь дочка.

– Хто ево знат. Неместный же он, не забайкальский. Это мы тут всех приветим, пригреем, простим. А он родом с Иркутска. Колчаковцы набрали в отряд всех, кого поймали. Он с ними в теплушках добрался до Омска, там стояли два месяца. Убёг, да не в Иркутск, на родину, а Забайкалье, чтобы снова не загребли, ни красные, ни белые. Стал у нас тут работать на шахте. На хорошем счету, награды вон за уголёк. Колчака я ему в сердцах иногда всё ж припоминаю. Сначала-то думаю – уйду, брошу его, а куда одна тогда? Кто кормить нас будет? Жить где? А потом свыклось. Старшие пристроены, в городе, а ты у меня как свет в окошке, доченька-поскрёбушек.

Наутро Ольга собралась в школу. Мать ходила по кухне тихонько, будто тень какая. Не поднимая глаз, напоила чаем Александра и Ольку. Та, наскоро выпив стакан чая, остановила отца, который, надев награды, собрался идти с нею по документы и легко объявила:

– Не ходи, отец. Не поеду я отсюда. Тяжело маме будет. Одну дочку она потеряла, да вторую. Не смогу я её оставить.

Понял всё и Александр. Даже не стал уговаривать. Обнял, отвёл в сторону:

– Спасибо, что назвала отцом. Боялся этого не услышать. Я понимаю тебя. Но ты знай, что я у тебя есть, всегда жду. Поедешь куда учиться, – помогать буду. А может, потом как раз и учиться к нам приедешь? У нас и на врача, и на учителя можно выучиться. Слышишь меня, дочка?

– Остаёшься? И правильно, – выдохнул Николай Григорьевич. – Как мы тут без тебя, – резко шагнул за печь, присев, закурил и судорожно выдохнул дым в приоткрытую топку. И от дымка ли, от жара ли заслезились глаза старика…

Автор: Чубенко Елена