Люся, как была простоволосая, из дома выбежала с чемоданом. Дед стоял, отвернувшись, но ничего уже не мастерил, стоял тихо. Она громко хлопнула дверью калитки и быстро пошла по грунтовке через село.
Лицо ее потемнело, думы были злые. Распалил дед обиду.
А за селом остановилась, села на чемодан. Сердце в груди защемило. Просидела полчаса, подумала, и вернулась обратно. Подошла потихоньку ко двору.
Дел сидел на скамье, прижавшись спиной к стене.
Господи, куда ее понесло? – подумалось Люсе, – И как он без неё?
Она зашла во двор. Услышав её, он вскочил и, вроде как, принялся за свои дела.
– Есть будете? – строго спросила Люся, стоя ещё с чемоданом.
– Давай поедим, давай… И это … Лёше надо написать, давно что-то не писали.
Людмила не сказала деду – главное.
Последние письма их вернулись на почту – адресат выбыл. Вот только куда выбыл, почтальону неизвестно.
И Люда, уж который раз, писала письма под диктовку деда и убирала их за образа. Там и лежали они плотной связкой.
Куда отправлять?
А может вернётся и вправду…тогда и прочтет, как жили они тут без него с дедом.
Вот только верилось в это уже мало. Но она – жена, должна вести хозяйство и приглядывать деда. Никуда не денешься…
А человеку свойственно надеяться на лучшее. Она и в деревне, и на ферме не говорила никому, что не знает адреса мужа. Стыдно как-то …
А дед чудил и чудил. Однажды поздней осенью, когда Люся возвращалась с вечерней дойки, увидела она дым черный над их домом. На несколько мгновений застыла, а потом бросилась бежать.
Горело за сараем сено. А дед раскинув руки, прижимался к сараю, словно надеялся своим телом укрыть его от огня. Штаны на нем чуть не горят.
Люся подхватила ведро, набрала воды в бочке, плеснула. Казалось, огня стало даже больше.
– Уйдите оттуда, уйдите! – но дед не слышал.
Тогда она прыгнула по языкам огня, схватила его за руку и потянула к себе. Осмотрела – не ожегся ли, сунула ведро:
– Воду неси!
И сама помчалась за лоханью. Они таскали воду, боролись с огнем. И огонь постепенно стихал. Последние его плевки гасли на догорающем сене.
Люда подошла к деду – лицо его измазано жирной копотью, да и она не чище…
– Курили? Сколько говорить, не бросайте цигарки! Сколько?
Дед растерянный, виноватый и вымотанный, смотрел на нее испуганно. Люся смягчилась.
– Баню затоплю, побрить Вас надобно. Совсем заросли.
– Люсь! Тут …
– Что?
– Да ничего … Ладноть …
Баньку растопили, сажу отмыли. Дед побритый, в белой рубахе, сидел у печи. Но весь он было какой-то потерянный, и не кричал на неё как обычно, не ворчал привычно уже.
– Вы не заболели ли часом? И вода Вам сегодня ни холодна — ни горяча. Обычно столько брани слышу, как баня у нас. А тут…
– Да нет. Спать хочу просто, – и заковылял в свою каморку.
А наутро на ферме заведующая так ласково, будто жалеет.
– Люсенька! Там тебя письмо деловое в правлении дожидается, ты забеги потом.
Люся и не сразу поняла, что там написано. Председатель пояснил – Алексей с ней разводится, и надо ей в город съездить, бумаги на развод подписать.
И все – не жена она больше Алексею Пономареву.
Председатель прятал глаза, и самому неприятно сообщать такое:
– Зато свободная женщина ты теперь, Людмила! И детей нет к лучшему, – думал тем успокаивал, – Опять замуж выйдешь. А хочешь учиться пошлем?
– А дед?
– А что дед?
– Да беспомощный он совсем стал. Вчера вот чуть дом не пожег … кормлю чуть не насильно. В общем …
– Так чей дед-то? Лехин же. Вот и пусть думает… Не твой это дед, и дом теперь не твой.
Людмила возвращалась домой. А как – не домой? Уж стал этот дом родным.
На землю падал первый осенний снег.
Дед как-то беспомощно сидел на пороге, запрокинув вверх лицо.
Снежинки, одна, другая, падали ему на лицо, как будто желали утешить, сказать ласковое слово. Но, видать, неуютно показалось им в его морщинках, и они срывались и летели дальше искать себе другой уголок.
Люся, зайдя в калитку, начала ворчать, гнать деда в дом.
Он встрепенулся, но не встал с места. Она подошла.
– Знаешь уже? – спросил тихо.
Люся сразу поняла, что и дед тоже знает о разводе. Кто-то уж доложил.
– Знаю…
– Прощаться будем? – казалось, дед не смог усидеть дома, так ждал ответа Людмилы, вот и вышел…
Людмила помолчала, поставила сумку на порог.
– Гоните?
Дед поморгал глазами, а потом закрыл их морщинистой ладонью – не хотелось слабость показывать. Хотел что-то сказать. Хотел, но перешибло слова рыданием.
– Ну, коли, не прогоните, останусь, – скорей вставила Людмила, – С Вами поживу пока, а там, как Бог даст. Не горюйте так.
Он шмыгнул носом, отер тыльной стороной рукава лицо, ухватившись за перила, поднялся.
– Я там … в общем, самовар достал. Думаю, а хвать – да не уйдешь …, – он махнул рукой, – Ты прости меня, дочка, коли че! Виноват я. Да и за Лешку стыдно. Мы с тобой щас такое письмо напишем этому гаденышу! Ух! Я уж придумал все. Вмиг вернётся …
Людмила глянула на образа.
– Напишем! Обязательно напишем, дедуль. Как не написать!
***
Цена величия – ответственность….
Автор: Рассеянный хореограф
