Дескать, она, Катя, сама ничего в жизни не добилась, даже детей родить, кроме Маши, не смогла, вот и пытается сделать из Маши ту себя, которая не получилась. А она хоть раз спросила, чего хочет сама Маша? Оказывается, и переводчиком она быть не хочет, и вообще учиться не хочет, а волосы всегда мечтала коротко подстричь, а не с этими длинными космами ходить.
Волосы больше всего обидели Катю. У нее самой волосы были жидкие, некрасивые, а дочь пошла в отца, даже родилась с густыми волосами, Катя ее по голове и узнавала в роддоме, остальные младенцы все лысые лежали. И она эти волосы ой как берегла – мыла их отварами трав, маслами мазала, каждый вечер и каждое утро садила дочь на табуретку и долго расчесывала их, потом заплетала в косы. И вот приехала она – мало того, что залетела, так еще и волосы обрезала! Катя заплакала – так жалко ей было и волос дочери, и ее блестящего будущего. А Машка губы сжала и больше ни слова не сказала, так и уехала со своим Баабаром. Правда, через три месяца вернулась – права оказалась Катя, не понравилось Маше в чужой стране, да и Баабар оказался далеко не принц.
Может, все иначе бы потом пошло, но тут Катя ляпнула, дескать, как соседям в глаза смотреть, когда Маша темнокожего ребенка родит, а дочь тут же подскочила, начала обвинять Катю непонятно в чем… Вещи собрала и уехала, сказала, что Катя ей больше не мать.
Соседям Катя врала, что дочь уехала в Америку. Иначе как объяснить, что единственный ребенок совсем не появляется дома? Дочь ведь по больному ударила – Катя и правда смогла родить только ее, а что до, что после, скидывала, не успев забеременеть. И как Маша только смела говорить, что Катя ее совсем не любит? Да она всю жизнь дочери посвятила, а та, неблагодарная, начиталась книжек новомодных и строит из себя умную!
Катя сразу ее узнала, хотя Маша изменилась. Прежними были только ее волосы – длинные, почти до пояса, и при виде этих волос сердце у Кати сладко заныло – все же не зря она так за ними ухаживала! В остальном же Маша была совсем другой: сильно поправилась, лицо стало раздутое, как у мужа покойного – тот всю жизнь с давлением маялся. За руку дочь вела пацаненка – смуглого, с темной шапкой волос.
— Ну, здравствуй, мама.
Кате хотелось кинуться дочери на шею, завыть, прижать ее к себе и никогда не отпускать. Но старая обида занозой засела в душе, не дала ей сдвинуться с места. Вместо этого Катя ворчливо произнесла.
— Ты пьешь, что ли? Чего такая опухшая?
Дочь поморщилась. Кивнула на мальчика.
— Знакомься, это Иван.
Слезы все же вырвались наружу, вместе со смехом, который Катя не смогла сдержать.
— Я не понимаю, что смешного?
Дочь презрительно приподняла одну бровь, как умела только она, и смех застрял у Кати в горле.
— Он поживет у тебя.
Это был не вопрос, это было утверждение. Смуглый мальчик ковырял носком землю и не смотрел на Катю. В руках у дочери большая спортивная сумка. Катя кивнула в сторону крыльца и сказала:
— Пошли.
Поставила чай, нагрела вчерашний суп. Что дочь, что мальчик к супу почти не притронулись. Но за чаем, к которому дочь достала любимое печенье Кати (все же помнит!), Маша, словно бы нехотя, рассказала, что работает в турагентстве, что живут вдвоем с Ваней, замуж так и не вышла, что учится он хорошо, только пишет как курица лапой. Катя всю информацию впитывала как губка, пытаясь представить жизнь дочери и не забывая ввернуть, что и она сама так до третьего класса писала, пока Катя ее не переучила и что переводчиком, наверное, больше получалось бы зарабатывать, ну, и прочее.
— Да кому он нужен, этот английский, – отмахнулась дочь. – Сейчас программы все переводят. Я английский уже и забыла совсем!
Мальчик все это время молчал, только печенье грыз.
— У него каникулы, в лагерь дорого отдавать, а одного не оставить, – сказала Маша. – Пусть он у тебя поживет, а то летом у меня самая пора, целыми днями работаю.
— А раньше он с кем сидел?
— Раньше он в сад ходил. Мам, ну тебе что, сложно, что ли?
Конечно же, Кате было вовсе не сложно. Но после восьми лет молчания она ждала хотя бы простого извинения, что-то вроде: мама, прости, ты была права, надо было мне тебя слушать. Но Маша вела себя так, словно никакой ссоры не было.
Катя ждала, что дочь останется ночевать, но нет – пошла на электричку. Мальчик внезапно кинулся к матери, когда та собралась уходить, вцепился в юбку, но не плакал, просто молчал. Катя взяла его за руку и проворчала:
— Взрослый уже, хватит.
И тот послушно отпустил мать.
Первые дни он почти не разговаривал, Катя даже подумала, что он отсталый, поэтому Маша его и сбагрила. Но потом ничего, разговорился. Правда, странности у него все же были – он жутко боялся собак. Да так, что чуть ли не в конвульсиях бился, когда видел их. А чего бояться-то? Катя попыталась показать мальчику, что ничего страшного в тех собаках нет – повела его к Артему, который на продажу лаек разводил, но после этого мальчик еще и постель стал мочить, словно маленький. Катя попыталась поговорить об этом с Машей – та звонила каждый вечер и по часу разговаривала с мальчиком, точнее, что-то говорила, а он молча слушал. Катя ругалась, говорила, что если денег некуда девать, пусть лучше штаны сыну новые купит, а то ходит в рваных. Маша отвечала, что так сейчас можно и пусть ходит, как хочет. Нет, бестолковая у нее дочь, что и говорить. Пришлось звонить Олегу.
Олег был давним ее ухажером, другом Тимофея, на охоту к нему приезжал. Вроде какой-то не то дальний родственник, не то просто знакомый. Он был старше, и еще тогда ходил в высоких военных чинах, а сейчас и вовсе генерал. Когда она Тимофея схоронила, Олег предложил ей вместе жить, но Катя отказалась. Еще не хватало – ей и так хорошо! Но иногда она обращалась к нему за помощью – если врача для кого надо было найти или в институт устроить. Он и Машу тогда устроил, а она, неблагодарная, не доучилась и бросила.
— Какие люди, неужели сама Катерина мне позвонила! – обрадовался он. – Что, надумала – может, сходишь со мной в ресторан? Я за тобой водителя пришлю.
— Хватит глупости говорить! Я к тебе по делу. Врач мне нужен. Хороший. Для мальчика.
— Какой врач?
— Не знаю, за нервы который отвечает. И за голову.
— Так за нервы или за голову?
— И за то и за другое!
— И где я тебе такого найду?
— Ты генерал или нет? Найди уж как-нибудь!
— А в ресторан со мной пойдешь?
— Вот отыщешь врача — тогда и поговорим.
Через два дня за ними приехала черная блестящая машина с шофером, отвезла к врачу. Тот, конечно, был недоволен, что Катя – бабушка, говорил, что так-то родители мальчика нужны, но в итоге выписал каике-то капли и книжку дал со сказками.
— Читайте ему перед сном, – сказал врач. – Это такой метод коррекции страхом – сказкотерапия называется. У мальчика очень высокий уровень тревожности.
Конечно, будет тут тревожность с такой матерью!
Потом водитель отвез их к Олегу. Тот напоил их чаем с тортом, показал мальчику рыбок в аквариуме. И подивился, что у Кати такой внук.
— А у меня одни девчонки, – вздохнул он. – Три дочери, пять внучек. Я уже отчаялся мальчишку ждать.
В ресторан Катя с ним не пошла, и Олег обиделся. Как будто Кате до ресторанов – ей внука на ноги поставить надо! Она поила его прописанными каплями и книжку читала. На всякий случай сводила к Алевтине, чтобы та его заговорила – тут все методы хороши.
Но больше всего помогли не капли и не книжка. Артем пришел как-то и принес щенка. Маленького, смешного, с озорными глазами и кривым хвостиком.
— Некондиция, – сказал он. – Можно я его Ваньке подарю?
Катя думала, что мальчик испугается, но нет – он осторожно взял щенка на руки и впервые по-настоящему улыбнулся. Ночью, когда щенок плакал, Ваня спросил:
— А почему он скулит?
— К мамке хочет, – сонно ответила Катя.
— И я хочу, – шепотом сказал мальчик и взял щенка к себе в постель.
Катя хотела запретить, но передумала. А наутро постель впервые за долгое время была сухая.
Артём захаживал к ним через день: щенка проверял, мальчику небылицы рассказывал, привозил Кате из города продукты, которые она просила – здесь, в поселке, не все можно было купить. Хороший парень, этот Артем, нравился он Кате. Вот бы Маша за такого замуж вышла, но нет – выбрала себе какого-то баобаба!
Летом забот много, и время быстро летело. Дочь стала звонить все реже и говорила все меньше, так ни разу и не приехала. Кате жалко было мальчика, и она, как могла, развлекала его – водила в магазин за мороженым, на спортивную площадку и в местный клуб, где иногда показывали фильмы и даже концерты, летом, правда, редко. Вот в один из таких походов они и встретили Валентину.
Валентина вечно соревновалась с Катей, ещё со школьных лет. Катя догадывалась, что та когда-то была влюблена в ее Тимофея, поэтому так и продолжала доказывать Кате, что она живёт лучше: и помидоры у нее крупнее, и корова молока больше даёт, не говоря уже про дочку, которая уехала в Санкт-Петербург и стала архитектором. Вот и сейчас Катя видела – Валентина чуть ли не подпрыгивает от нетерпения, так ей хочется Кате нос утереть.
— Что-то давно тебя не было видно, – сказала Катя, чтобы быстрее с этим покончить.
— Да я к дочке в Питер летала, – раскудахталась Валентина. – Никак меня отпускать не хотела! Все водила меня то туда, то сюда. Ты не представляешь, кого я видела! Саму Литвинову! Вот те крест, стояла рядом со мной прямо как ты сейчас! Я хотела автограф взять, но, как назло, ничего подходящего с собой не было! Ой, а Дашка же моя замуж выходит, мы по магазинам ходили, платье ей выбирали и все такое…
— Вот и отлично, – перебила ее Катя. – Может, внуков, наконец, тебе родит!
Лицо у Валентины аж скривилось – не в первый раз Катя ее этим поддевала. И тут только взгляд Валентины упал на мальчика. При виде его темной кожи брови Валентины, нарисованные черным карандашом, косыми запятыми пошли вверх.
— А это кто? – спросила она таким тоном, словно Катя могла украсть ребенка.
— Так внук мой, – с гордостью произнесла Катя. – Я же говорила, что Маша в Америку уехала. Вот, привезла в гости на лето.
— Врешь! – взвизгнула Валентина. – Ни в какой Америке она не живёт! Я ее в аэропорту видела, она сказала, что в Израиле была! А теперь, дескать, домой вернулась.
Катя растерялась. И прежде чем нашлась, что ответить зловредной Валентине, успела подумать – неужели она к этому своему опять поехала?
