Увиденное поразило меня настолько, что я, кажется, снова опьянел. Рома, тот самый сторож-садист, сидел боком ко мне на корточках и кормил собак. Рядом с ним стояла одна большая пушистая дворняга, а вокруг крутилось несколько кутят. На земле валялась коровья нога, а в металлические миски было налито молоко. Собаки чавкали и постоянно пытались отобрать друг у друга еду, потому Рома и отреза́л от ноги куски своим огромным кухонным ножом. Затем он встал и, обтерев руки о штаны, погладил по очереди собак.

― Всё, я пошел дальше, а вы давайте аккуратнее, эти твари еще могут быть где-то здесь. Могут и вас порезать, если не будете внимательны. Он схватил тележку, в которую кинул метлу, и пошел за дом в сторону гаражей.

Я проследовал за ним. Там его уже ждала другая банда: штук десять котов нервно терлись о железные листы гаражей в ожидании кормежки.

Рома достал из портфеля подложки с куриными желудками и поставил их на землю. Затем открыл консервы и налил молоко. Голодная орава набросилась на еду и принялась громко чавкать.

Последним местом был старый овраг. Я почему-то решил, что это мое дело и нужно обязательно дойти до конца этот путь, который, судя по всему, дворник проделывал каждую ночь.

Дойдя до старого моста, который был перекинут через овраг, поросший камышом и наполовину заполненный мусором, дворник остановился.

― Федя, ― негромко позвал он.

Сегодня я впервые слышал голос этого человека. Думаю, я был одним из немногих, кому вообще довелось его слышать за долгие годы. И за это мне было очень стыдно.

― Федя, ты живой? ― снова раздался голос дворника.

«Кого он там зовет? Тролля, что ли? Может, он водит знакомство с нечистью?»

Из-под моста наконец раздался голос:

― Пока да. Чего приперся?

― Сигарет тебе принес и пожрать.

Я все это время прятался по кустам и ждал. С какой-то поганой и злой надеждой ждал, что Рома все-таки окажется злодеем. Что все эти нехорошие мысли в его адрес были не напрасны, что я не чудовище, которое может вот так безосновательно осуждать человека за то, в чем он никогда не был виноват и даже наоборот, был в сотни раз лучше меня и всех людей вокруг. Но это было не так, и я ненавидел себя.

Из-под моста вылез бородатый одноногий «тролль» Федя с перебинтованной головой, который на самом деле был обычным бездомным стариком, одетым в замасленный армейский бушлат.

― Ты когда ко мне переедешь? ― спросил Рома, протягивая пачку сигарет «троллю».

Тот закурил.

― Не дождешься! Мне твоя халупа даром не сдалась. Ты посмотри, какое небо, — поднял он голову и выпустил в холодный воздух струю дыма. — Разве смогу я спать под потолком, когда такая красота над моей головой?!

― Нет, не сможешь, ― грустно ответил Рома и тоже закурил.

Они постояли так минут десять, а потом Рома двинул в сторону домов, где принялся наконец за свою работу.

Я подошел к нему осторожно со спины, не зная, что сказать, но чувствовал, что сказать что-то нужно.

― Чего тебе? ― спросил он вдруг, не оборачиваясь.

― Я… Я это… Поздороваться хотел, ― ничего на ум не шло.

― За этим всю ночь за мной следишь?

«Так он видел меня! И ничего не говорил!»

― Нет. Я просто хотел…

― Хотел поймать меня за какой-нибудь гадостью?

Я молчал.

― Расстроил я тебя? ― он говорил, по-прежнему стоя спиной ко мне, подметая асфальт и дымя сигаретой.

― Простите меня. Я думал, что вы маньяк. А вы, оказывается…

― Кто? ― он наконец обернулся, и в свете луны я увидел его полные жизни, мудрости и доброты глаза. Он был изгоем общества, но он не был тем, кем его считали, не мог быть в принципе.

Я не нашел слов. Чувствовал себя глупо, поэтому перевел тему.

― А что с Тимохой случилось?

― Какие-то сволочи его порезали. Бедный пес не выжил. Пришлось похоронить.

«Так вот почему у него были руки в крови, вот кого он вез в тележке!»

― А с Федей что? Почему он живет под мостом?

― Федя болен. Не буду говорить чем — не твое это дело. Он сам решил для себя, что является обузой для всех, вот и живет там, доживает. А я не настаиваю, он взрослый мальчик, это его дело. Я чем могу помогаю.

― А почему вы остальным не расскажете, чем занимаетесь? Все же думают, что вы маньяк!

― Пусть думают, что хотят, они тоже не малые дети. Мне оправдываться не перед кем. Обиды, зависть, злость ― это мусор, и он копится в душе, а потом, когда его становится очень много, он лезет через край и вываливается на других. Отсюда и грязные слова. Из своей души я давно всё вымел, там тишина и покой. А вот тебе еще предстоит взять в руки метлу и разобраться с тем, что у тебя внутри. Главное ― мести качественно, не оставлять ни соринки, иначе можно не заметить, как грязь налипнет, превратится в гору, и ее уже ничем не отшкрябать, ― он показал мне на подметенный участок.

Я посмотрел на асфальт, он был идеально чистым, таким же чистым, как и Ромина совесть.

Следующей ночью я шел навстречу Роме с пакетом продуктов в руках и метлой: мне тоже не терпелось навести порядок в душе́.

Александр Райн