Вскоре Марфа заболела восполнением легких. Кашель острой болью отзывался в сломанных ребрах. Она не могла повернуться, вздохнуть. Неожиданно в гости нагрянул Павел Сергеевич, принес ей лекарство:

— Я не хочу лишнего греха брать на душу, карательные действия будут вводится против партизан. Вас вешать будут или сжигать. Они другого метода борьбы с вами не знают, партизаны нечестно воюют. Мы жителям ничего плохого не сделали бы, наоборот, освободили от коммунар, но колесо закрутилось. Уходите, и пусть Леся скажет другим, дети-то и жены не виноваты. Я добро Прохора помню и добром плачу. Зря он в полицаи не пошел.

Марфа заголосила, она понимала, что является обузой для снохи, да и зима на дворе. Где им скрываться, куда бежать, кто их и где ждет?

Леся сообщила о планах немцев своим, но сама без свекрови не могла уйти. Марфа немного могла лишь по хате передвигаться, о бегстве не могло быть и речи. Они решили спрятаться дома, на чердаке. Взяли теплые вещи, воды, что было из еды, сделали небольшой беспорядок дома, открыли дверь. Один бог знает, с каким трудом передвигалась Марфа, сноха так и думала, что она упадет с лестницы. Она плача умоляла:

— Мам, представь себе, что тебе руку подает твой сын. Ты только поднимись вверх немного, еще чуть-чуть, еще.

И так Марфа оказалась на последней ступеньке лестницы. Леся лестницу затащила на сеновал, так они вдвоем и оказались, как им казалось, в безопасности. Через два дня они услышали топот ног и громкий крик Павла Сергеевича:

— Они ушли, скорее всего, в лес к партизанам!

Через некоторое время слышали крики и плач людей, их всех согнали к конторе, посмотреть на расправу семей партизан.

Самое подлое было то, что после публичного наказания полицаи по приказу своих господ пустили в толпу автоматную очередь. Погибли ни в чем неповинные люди. На третий день опять услышали выстрели, взрывы гранат и грохот танков. Это наши солдаты освобождали село, немцы убегали практически без сопротивления.

Марфа лежала с температурой, бредила, звала то сына, то мужа, то громко могла вскрикнуть, то еле шептала. На чердаке было очень холодно, а ей казалось, что она находится на раскаленных углях, и все в горячке старалась сорвать с себя одежду. Леся боялась, что свекровь умрет, постоянно просила у бога помилования. Когда услышала русскую речь, от радости заплакала, дала о себе знать. Спускали Марфу солдаты практически бездыханной. Спасибо местной фельдшерице и лекарству Павла Сергеевича, помаленьку стала приходить в себя, жар начать спадать, появился аппетит.

Макар давно уже не писал писем. Самым тяжелым испытанием было ждать его весточку. Да он и не мог написать, он был ранен и лежал в госпитале. Прохора расстреляли партизаны. Полицай-связной сказал, что Прохор знается с Павлом Сергеевичем, при встрече даже обнимались, видимо, прибился к партизанам с одной целью. Прохора били, пытали, но так и не добившись от него признания, застрелили.

После отступления немцев, казалось бы, надо было радоваться, но горе обняло с такой силой, что люди не могли выпрямиться, свободно выдохнуть. В каждой семье кто-то погиб или на фронте, или расстреляли немцы у себя дома. Многие детишки подорвались по неосторожности на минах, которыми немцы проложили выход к лесу. Вся земля была изранена, изрыта, раскопана, поля вообще нельзя было узнать. Пришлось вручную закапывать траншеи, разбирать блиндажи, а потом вручную капать поля, сеять. Воля к свободной жизни была источником возрождения. Люди готовы были работать без отдыха, чтобы поскорее полностью очистить землю от фашистов.

Макар в госпитале пролежал очень долго, комиссовали его в конце войны. Леся была на ферме, когда услышала крик:

— Леська, бросай дойку, Макар твой домой пошел!

Леся по неосторожности толкнула ведро с молоком и от волнения, от радости обняла корову и заголосила.

— Ты чего, малахольная, мужик пришел на своих ногах, а ты голосишь. Беги домой, а я закончу дойку без тебя.

Все чувства, всю радость, любовь, нежность выразили в своих объятиях, своим взглядом они сказали больше, чем словами. Леся, увидев пустой рукав гимнастерки, поднесла его к своим губам и несколько раз поцеловала:

— Живой, вернулся, мой родной, живой.

Отца вспоминали, как героя-партизана, да он таковым и был на самом деле. Перед расстрелом измученному избиениями разрешили очистить свою совесть. Седой старик высоко приподнял голову крикнул:

— Я ни в чем не виноват! Обнимал меня мой прежний хозяин, которому я служил с благодарностью. Я не пошел в полицаи, как он предлагал. Мы разошлись врагами, я верен был и остаюсь своей родине. Выстрел прервал его речь.

Прошло много лет, а Марфа все ждала Прохора. Она готова была как и раньше уйти с ним на край света, только бы быть вместе. Леся родила четырех сыновей. В каждом из них Марфа видела своего Прохора: то веселым, то серьезным, задумчивым. В каждом внуке она видела смысл жизни и всякий раз говорила, что для нее разлука с Прохором — самая болезненная рана, и только любимые дети могут эту рану зарубцевать.

Наталья Артамонова