Через три года она позвонила сама. Зачем? Позвала на день рождения. Наверное, хотела доказать себе, что болезнь прошла. Он пришел. Вечер был свободен. Почему бы и нет?

Тем более тогда маман уже отселила его в коммуналку. «Взрослый мужик должен жить один!» — сказала она. Он не спорил. Мать права, к тому же у нее своя жизнь. Это научило его не отказываться от приглашений в гости. Там ведь и накормят, и напоят. Избавят, короче, от готовки на облезлой коммунальной кухне, под аккомпанемент соседских дрязг.

Маша обрадовалась, увидев его. Он чмокнул ее в щеку, поздравил, заглянул в глаза. И понял то, что она поняла секунду назад: она не справилась с болезнью по имени любовь.

Они теперь жили вдвоем в его комнате. В этот раз Сергей не хотел, чтобы она уходила. С ней было удобно, уютно и тепло. Пусть он ее не любит. Машиной любви хватит на двоих.

— Может, распишемся? — предложила она через полгода.

И он почему-то согласился. Может, опасался, что иначе она уйдет в последний раз. Ведь бог троицу любит. А может, не придавал этому большого значения. Куча людей ведь каждый день женятся, потом разводятся.

— Только давай без всех этих белых платьев, машин, нелепых шаров и прожорливых гостей, — попросил он.

Маша согласилась. Ей некого было звать на свадьбу, даже если бы она об этом мечтала. Родители теперь далеко. Уехали в другую страну, а она не захотела, не смогла. А его маме, скорее всего, все равно, что он там творит со своей жизнью.

Они расписались зимой.

***

Тяжелые времена тогда были. С работой — беда, быт — минное поле. Но они справились. Благодаря Машиному терпению их семья выстояла. Хотя вокруг рушились семьи их знакомых, словно дома в землетрясение…

Потом была ее беременность — выкидыш.

— Ну и не убивайся, — подбадривал он ее. — Сейчас это не очень-то и вовремя. Попробуем еще.

Они пробовали много раз. Не получалось. Сергей злился. Обвинял Машу. Она плакала и молчала. Он несколько раз уходил. Она ждала. Но однажды он вернулся в пустую комнату.

— Ну и прекрасно! Давно пора! — сообщил он своему отражению в зеркале. — Мучается сама, меня мучает. Не получилось — значит, не судьба.

Она не звонила. И ему вдруг стало неуютно. Словно зимой остался на морозе без куртки. Зябко, страшно. Захотелось бежать, найти ее, вернуть, чтобы снова согреться. Куда она ушла? Он впервые переживал за нее. Нет, за себя, конечно, в первую очередь, но за нее тоже…

Маша вернулась через неделю. Была у подруги. Та в отпуск уезжала. Очень вовремя. Пустила перекантоваться. Теперь вернулась. Как жить дальше? Маша не знает. Если он хочет, можно подать на развод.

Сергей слушал ее ровный голос, смотрел в глаза и не узнавал. Что-то сломалось в ней. Взгляд пустой, мертвый, страшный. Он не хотел развода. Он только что понял: без нее плохо! Но с такой Машей тоже не будет хорошо. Надо все вернуть! Пусть ее глаза оживут, пусть она снова шепчет: «Я люблю тебя, хоть и не понимаю за что». Пусть! Он постарается отогреть Машу.

***

Им было около тридцати, когда они, наконец, переехали в свою квартиру. Маленькую, в спальном районе, далеко от метро. Но это было счастьем. Так думал он. Маша тоже вроде радовалась. Или делала вид, что ей не все равно…

Сергей теперь не понимал, искренне она говорит или играет, чтобы не разрушить их хрупкий покой. Он старался, чтобы это было искренне:

— Машка, ты у меня одна, — шептал он.

— Я знаю эту песню, — отвечала она. — Словно в ночи луна…

— Мы все выдержим вместе, — обещал он.

Она кивала, улыбалась даже… И он верил, что все у них хорошо. Хотел верить. Закрывал глаза на то, что могло заставить его думать, беспокоиться. Она сильно похудела. Он позвал ее в торговый центр.

— Машка, пойдем купим тебе что-нибудь новенькое. На тебе вся одежка мешком висит. Надо бы тебе поправиться. Я сам буду тебя кормить. Насильно.

Она улыбалась в ответ. Бледненько, вымучено. А он, болван, был рад и такой улыбке.

О том, что у нее рак поджелудочной железы, он узнал, когда скрывать это было уже невозможно, а лечить поздно. Она ушла быстро… Сгорела, как спичка. И он остался один. Тогда он уже любил ее. Любил, как только мог. Но ей это было уже не нужно…

***

— Жизнь — жестокая штука, — подытожил Сергей. — Если бы наша любовь совпала по времени, то все могло бы сложиться иначе… А то, когда она меня любила, мне это было до фонаря. Когда я понял, что без нее не могу, Маше уже стало все равно. Теперь я только и могу приходить, смотреть на ее фотографию на этой чертовой плите и рассказывать, что у меня на душе. Иногда много накапливается, и я молча разговариваю с ней часами, а иногда такая пустота накатывает, что и десяти минут хватает.

— Не буду повторять банальностей, — вздохнул сторож. — Типа того, что надо жить дальше, жизнь прекрасна и тому подобную оптимистическую чепуху. Вы мне не поверите. Просто прошу вас, подумайте. Сломалось две жизни. Одна починке не подлежала… Кончилась. Вы ее похоронили. А теперь остановиться не можете. Хороните еще живое! Себя. Это бессмысленное малодушие. Я не знал вашу жену, но уверен, она не хотела бы этого. Никто бы не хотел, чтобы его родной человек закопал себя заживо… Позвольте себе дышать.

Сергей смотрел на Михаила Петровича и молчал.

— Спасибо, что поделились… Мне работать надо, — сказал тот и встал со скамейки.

Он очень надеялся, что Сергей услышал его. Может, хоть попытается скинуть со своих плеч эту гранитную неподъемную плиту, вдохнет полной грудью… Хорошо бы.

«Прав сторож. Застрял я в своем горе. Надо сделать шаг либо туда, куда ушла Маша, либо туда, где бегают, чувствуют, живут все остальные, — думал Сергей. — Первый вариант проще… Но я, пожалуй, попробую второй. Побарахтаюсь еще. Маша бы это, наверное, одобрила».

***

В следующее воскресенье Сергей не пришел. Михаил Петрович уже забеспокоился, но напрасно… Тот появился через неделю. Что-то в нем едва заметно изменилось. Может, осанка, может, походка, а то и вовсе аура, чем бы это ни было. «Начал отходить мужик потихоньку, — порадовался сторож. — Глядишь, так и оживет окончательно. Дай-то бог… Похоже, я успел вовремя».

Автор: Алена С.