— Что не касается? Вы уж говорите.

— Дочка в больнице, простудилась сильно, воспаление легких, сегодня ездили к ней. – Она снова заплакала. – Говорила ей: одевайся, так нет же, налегке всё…

— Да успокойтесь вы, доктора вылечат. Где она лежит? в городе?

— В районной больнице лежит.

— Ну, передайте, пусть выздоравливает. – Николай оставил коробку и вышел. Дома долго сидел за столом, даже телевизор расхотелось смотреть. Он еще с вечера решил, что утром поедет в больницу, тем более, что у него выходной. «А что я ей скажу?» — Размышлял Николай. Так и не придумав, что будет говорить, решил, что главное поехать, а слова найдутся. Все-таки жили больше года, да и не разведены пока.

Бледная, исхудавшая Люда, испугалась, увидев Николая. – Ты, главное, не волнуйся, я просто заехал узнать, как ты.

— Хорошо, — прошептала она.

— А будет еще лучше. – Он поправил накидку на своих плечах. – В общем, даю тебе установку: поправляться. Вчера у твоих был, у них все нормально, завтра приедут к тебе. Да и вообще в селе все нормально, у меня тоже. Работаю.

Она слушала его и вдруг улыбнулась. Грустно так улыбнулась. – Коля, спасибо.

— За что спасибо?

— За то, что приехал.

— Скажи, что привезти? Фрукты вот у меня. Но может тебе чего-то хочется, так я найду.

Она снова улыбнулась: — Ничего не надо. И так спасибо, что приехал… Но лучше не приезжай. Видишь, какая я.

— Какая ты? Я вот вижу, что на поправку дело идет, мне и доктор сказал. Честное слово.

— Ты и с доктором разговаривал?

— А то как же? Конечно, первым делом насчет тебя спросил. Ну ладно, ты отдыхай, поправляйся, наша советская медицина вылечит тебя.

Он вышел из палаты и прислонился к стене. За дверью совершенно не слышно, как беззвучно плакала Люда.

Весной, когда апрельская капель была особенно звонкой, звякнул засов на калитке. Было уже почти темно, и Люду это радовало, не хотелось, чтобы народ видел, как она пришла к Николаю.

Она остановилась у крыльца, на котором они столько раз сидели вдвоем. Торкнулась в дверь – закрыто. И в окнах темно. Догадалась, что у родителей ночует. Села на крылечке, подняв воротник пальто. «Вот посижу немного и домой пойду». Послышались шаги, и свет фонарика осветил ее, — невольно зажмурилась.

Коля молча сел рядом. Надо что-то сказать, а что именно – не знал. В больнице было легче, быстро слова нашлись. Люда заговорила первой: — Здравствуй, Коля. Я вернулась.

— Здравствуй, Люда.

— Помню, как ты сказал, чтобы не возвращалась. А я все равно вернулась. Долго думала, полно времени было подумать. Если сможешь, прости, а не сможешь – значит разведемся. Почему молчишь? Видеть меня не хочешь?

— Так все равно ничего не видно, темно же на улице, — с усмешкой сказал Николай.

— Ну, так примешь или нет?

Он снова молчал. Люда посидела еще немного рядом, слушая его дыхание, потом поднялась, взяла сумку и пошла к калитке.

— Стой! Куда ты? Пошли в дом, поговорить надо, чего же мы на улице. Прохладно здесь, простудишься еще.

Разводиться в тот вечер они раздумали, но и сходиться не решились. Николай проводил Люду до родительского дома. Оба знали, что теперь надо начинать все сначала, понимала Люда, что принял он ее. Только сразу невозможно сердце распахнуть. Время надо.

Через месяц снова стали жить вместе. Николай сам предложил: — Чего людей смешить, все равно встречаемся. Если любишь, переезжай.

— Люблю.

— И я люблю. Перевожу тебя завтра, так что собирай вещи.

Через девять месяцев родился мальчик. Назвали Колей, в честь папы.

В начале двухтысячных, когда сын и дочь Николая и Людмилы были почти взрослыми, мало кто вспоминал, что по молодости Людмила уходила от Николая. И все село гадало: вернется или не вернется, простит он ее, или не простит.

А тем, кто видел их впервые, и в голову не могло прийти, что такая крепкая семья могла и вовсе не состояться.

Татьяна Викторова