Побереги, их-то у нас, у баб, совсем мало осталось. А горя-то впереди, ох, как много ещё будет». -Он же моих малых караулит. Со мной сладить не может, до них добирается. -Ты-то им обскажи всё, чтоб побереглись. Антошка твой поймёт. На Семёна не обращай внимания. Не век ему над нами измываться. Пройдёт время, с лихвой отольются наши слёзы.

Не вечно будет война, воротятся наши мужики. Нам, бабам остаётся верить и ждать. Окружавшие их женщины согласно закивали, а Марфа продолжила:»Поговорили и ладно, дело ждёт. За нас кто работать будет? Кормить наших мужей на фронте. Им там горше приходится. За работу, бабоньки».

Женщины потихоньку разошлись, каждая вздыхая о чём-то своём, каждая в душе скрывая маленькую радость — не её на этот раз коснулась новая беда, не её ребятишек, и без того обездоленных войной, в очередной раз обидели. Да ещё кто — свой же, сельский, от которого бы помощи, поддержки ждать, а он вон что вытворяет. Поздно вечером, возвращаясь домой Анна ещё издали заметила в дверях землянки фигуру сына.

Подойдя ближе, ужаснулась: Антон весь в слезах, губы дрожат, сам не свой мальчишка. Не успела раскрыть рта, как сын, захлёбываясь, быстро заговорил: «Настя прихворнула. В поле ходили, она всё мёрзла, хныкала. Когда возвернулись, совсем слегла. И горячая вся, огнём горит…». Большой огромный ком сдавил грудь Анны. Не помня себя, бросилась в хату, пронеслась через сени, остановилась у лежанки. Трясущимися руками стянула платок, пересохшими, побелевшими губами прошептала:

» Доченька! Кровинушка моя…» Силы оставили её, опустилась на лавку. Ослабла лишь на мгновение. Заметалась по горнице, укутала больную девочку, приложила платок, смоченный в студёной воде, к детскому лобику. Затем приготовила настой из трав, какие имелись в дому. Антона послала за бабкой Прасковьей. Снова смочила платок, заглянула в Настины глазёнки, мурашки побежали по телу, какие глаза у неё, словно стеклянные, а губки что-то шепчут, зовут, верно её, Анну…

На второй день Настеньки не стало. Дед Кузьмич вёл под узды старую лошадку. На санях лежала Настя. Рядом без головного убора, поседевшая, невидящая ничего вокруг, сидела Анна. Тот огромный ком, сковавший её душу, сжавший своими невидимыми щупальцами надорванное горем сердце, не отпускал, потому у Анны глаза были сухими, отрешённо глядящими. За санями шёл Антон, шли гурьбой, роняя слёзы, женщины.

Они делили боль и горе одной их них, потому как горя вокруг хватало на всех, оно преследовало каждую и в любую минуту могло неожиданно обрушиться и на них. Глубокой ночью, когда на дворе снова разыгралась вьюга, и сквозь неё прослушивался волчий вой, Анна почувствовала, как внутри у неё что-то стало набухать, казалось какая-то сила раздвигает грудь.

Она набрала полные лёгкие воздуха, с усилием выдохнула его и ощутила тепло, разливающиеся по клеткам тела. Не удержалась и завыла, словно волчица. Рванула побелевшие пряди волос, зашаталась из стороны в сторону, запричитала:» Что же это такое? Зачем столько страданий выпало на мою долю? Не могу больше так жить! Тяжело мне одной, Петенька, ох, как тяжело без тебя! Нет больше нашей Насти!»

Со спины подошёл Антон, коснулся детской рукой её плеча, стиснув пальцы, жалобно с надрывом в голосе, проговорил: «Мамочка, милая, не надо!» Она встретилась с глазами сына,рукой стала растирать, словно умываясь, слёзы по лицу, прижала крепко-крепко к себе родную голову мальчика. Так и сидели они, прислонившись друг к другу. Её сознание сверлила мысль о необходимости дальнейшего сосуществования: ради Антошки, ради его будущего.

За себя она уже не переживала — не будет более радостных аккордов в её душе. Потому как душа её, будто после скальпеля изрезанная, покрылась глубокими не заживающими шрамами. Остаётся только вера в возвращение мужа домой,которая будет жить с ней до конца войны, даже не угаснет после того, когда с фронта начнут приходить чьи-то мужья, и снова в слезах она будет биться в углу комнаты на топчане.

Не угаснет и тогда когда получит казённую бумагу о смерти Петра от «менингита» в сырой тюремной камере. Просто будет жить,как тысячи таких же женщин, с судьбами, схожими, с её судьбой. За окном бесновалась пурга, где-то далеко стих волчий вой. В печи догорали угли, наступал новый день….

Автор: Виктор Бачин