— Да мы бы всё равно развелись! Ирина тут ни при чём! — заявил Павел, когда Трофим пригласил его к ним с Алиной на «серьёзный разговор».

— А нам ты что предлагаешь делать? Мать рыдает, заламывает руки и кричит, что ты предатель, и Алинина мама тоже. Что вы встречались за её спиной. И что мы теперь не должны общаться ни с тобой, ни с ней! Потому что тогда мы все будем предателями, — горячо заявил Трофим отцу. — А я не хочу ни с кем не общаться. Мы-то тут с Алиной вообще при чём?!!

— Я звонила маме… Она подтвердила, что они с твоим папой начали встречаться гораздо позднее, чем произошёл развод, — тихо сказала Алина мужу. Трофим горестно вздохнул. Он не знал, что сказать.

Павел Андреевич молча сидел на диване, уставившись в одну точку. А потом произнёс:

— Она всё время ворчала, всё время была чем-то недовольна. За версту было видно, как я её раздражаю. Я не мог больше этого выносить! Нас уже ничто не связывало. Мне пятьдесят, я ещё жить хочу, я не хочу сидеть с ней в четырёх стенах в тишине, словно в склепе. Я люблю путешествия, а она не хочет, и меня перестала пускать. Всё дела мне находит. А сама ничего не делает, только командует. Я люблю слушать музыку, а её она раздражает. Я люблю петь, а она мне запрещает. Я люблю шутить, смеяться, рассказывать анекдоты, а она считает это глупым занятием. С ней совершенно не о чем говорить. Всё ей не не так, всё не впопад. А Ирочка… — голос Павла Андреевича потеплел. — Она словно лучик солнышка. Такая нежная, ранимая. Не то, что этот солдафон в юбке! Ей нравится, как я пою. Она смеется над моими шутками, она обожает поездки! Мы с ней часами говорим и не можем наговориться. Нам хорошо вместе!

Алина с удивлением слушала такие откровения про свою мать. А ведь действительно матери только недавно исполнилось сорок пять лет, она ещё такая молодая! Мама действительно хрупкая и нежная. И этот Павел… Наверное он понравился ей. А что? Видный мужчина! Стройный, симпатичный. Почему бы и нет? Только… Только с Юлией Сергеевной нехорошо как-то получилось. Не по-родственному что ли…

***

— Я не хочу отказываться от своего счастья! Ты не понимаешь! — с ходу заявила Ирина Васильевна дочери, когда та пришла к ней, в свою очередь, «серьёзно поговорить».

— Мам… Но получилось как-то некрасиво…

— Мы же не специально… А красиво жить без любви? — заявила Ирина Васильевна. — Может это и есть моя судьба? Может именно его я ждала двадцать пять лет и потому не выходила больше замуж?

Алина улыбнулась. Слышать такие речи от мамы ей казалось забавным. Она не собиралась осуждать и переубеждать мать, более того, она её понимала. Ведь Алина сама совсем недавно нашла свою любовь и ей не хотелось так эгоистично поступать матерью, видит Бог она того не заслуживала…

— Мда… Вот такой пердюмонокль у нас получился… — сказал Трофим Алине, когда та вернулась от матери и рассказала мужу о разговоре с ней.

— Чего-чего? — не поняла девушка.

— Пердюмонокль — это из французского. Крайняя степень удивления, — объяснил Трофим.

— Да уж. Удивления хоть отбавляй, — согласилась Алина.

— Что делать будем? — спросил Трофим.

Алина пожала плечами. Она не знала.

Шло время. Трофим иногда ездил к матери, и в его визиты она всегда была печальна и молчалива. Алина тоже встречалась со своей матерью. Ирина Васильевна напротив, была счастлива. Она как будто бы наверстывала упущенное за все годы одиночества. Они с Павлом много путешествовали, ходили на концерты, в театр и даже в цирк. Мама Алины всё это очень любила. А ещё любила живопись, танцы и авторскую песню.

— Он такой романтичный, Алина, — говорила она дочери. — Тонко чувствующий, понимающий высокое искусство. И в тоже время не скучный, весёлый и заводной. С ним я как будто заново родилась!

Однажды, когда Трофим и Алина приехали в гости к Юлии Сергеевне, то были немало удивлены. Вместо привычной причёски: задорного хвостика, они увидели у мамы Трофима стильную стрижку. Умело наложенный макияж и красивое платье довершали картину.

— Мама никогда не носила платьев! Терпеть их не могла. Джинсы и футболки — вот её любимая одежда на все времена. А уж этот её хвостик я помню с самого своего детства. Маникюр тоже мама терпеть не могла, всё смеялась над дамочками которые ходят «на ноготочки», — улыбаясь, прошептал Трофим на ухо Алине, пока они снимали в коридоре верхнюю одежду, а мать, встретив их, ушла на кухню.

— Эээ… Пахнет пирогом?! — потянула носом Алина и округлила глаза.

Они оба знали, что готовить мама Трофима тоже не любила. А уж печь пироги, тем более.

— Пахнет, — согласился Трофим, растерянно пожав плечами.

Так недоумевая, они прошли на кухню к Юлии Сергеевне.

— А я, дети, решила попробовать испечь вам пирог, — улыбнулась она. — Раньше думала, что готовка — это хренота какая-то, но после нашего развода с Пашкой, готовить мне всё-таки пришлось самой. И я знаете, втянулась. Как в том анекдоте, про кошку, которая сначала не любила пылесос, а потом втянулась.

Трофим засмеялся, Алина тоже нервно прыснула от смеха в кулачок. Они подумали об одном и том же: «шутки мама тоже раньше не любила».

Они хорошо посидели за столом и много разговаривали. Впервые после долгого времени между ними не было напряжённой атмосферы, которая всё же присутствовала в первое время после того, как Павел ушёл к Ирине.

— И я подумала: вот назло тебе, старый хрыч, стану другой! — вдруг призналась мама Трофима детям. — Чем я хуже? Ну чем?.. Пошла и сделала стрижку, покрасила волосы. Записалась на маникюр. Две недели потратила на обновление гардероба. Сидела вечерами, выбирала на маркетплейсах одежду, потом ходила, мерила. Кое-что подходило, что-то нет. И я неплохо справилась, вы не находите? Я открыла для себя новый мир. Я заказываю книги, которые давно хотела прочитать и читаю их запоем. Пряжи заказала целый ворох, вязать не перевязать. Никто меня не раздражает разговорами, никто не горлопанит под гитару, когда хочется тишины, никто не загружает мозги пустыми разговорами, никто не отвлекает от любимых занятий…

Трофим и Алина молчали. А Юлия Сергеевна продолжила:

— Готовить научилась. Оказалось, это даже интересно. Просто это дело меня раздражало оттого, что его любил Пашка, и на зло ему я не хотела этим заниматься, а теперь… Мне очень понравилось быть одной, мне кажется, я подсознательно всегда к этому стремилась. Это непередаваемое ощущение! Такая свобода! Хочу сижу, хочу лежу. Захочу и в девять вечера отправлюсь в кафе, и чтобы не готовить, поужинаю там. Ни перед кем не надо отчитываться. Захочу и среди ночи встану, зажгу везде свет и буду читать книжку или вязать. Пашка вечно ругал меня и говорил, что надо ложиться во время и спать не менее восьми часов. А может я не хочу спать! И не хочу ложиться! Пойду, включу музыку, налью себе кофе, буду сидеть в кресле, поджав под себя ноги и пить его, размышляя на философские темы…

— Мам. Ты молодец, — только и сказал удивлённый Трофим.

— И вот назло твоему отцу я решила измениться. Мне хотелось доказать ему, что я не хуже мамы Алины.

При этих словах Алине захотелось провалиться сквозь землю. Но мама Трофима продолжила:

— А потом я подумала, да на фиг он мне сдался! Всё равно любви между нами уже давно не было! Он меня только раздражал. Так о чём тогда жалеть? Пусть катится на все четыре стороны, докука, надоел, достал! Так что изменилась я не ради него, а для себя! Да! А моё фото ему всё же покажите. Пусть знает, кого он потерял, — мстительно добавила мама Трофима и засмеялась. — Ну, давай, сын, сфотографируй меня на фоне окна. Вот. В профиль. Так я всегда лучше получаюсь.

***

— А Юлька моя осталась всё такая же… Красивая, статная, яркая… — проговорил Павел Андреевич, когда сын, как и просила мать, показал ему её фото. — Не зря я её когда-то полюбил. Но, как оказалось, судьба приготовила мне сюрприз. При этих словах он обнял маму Алины.

Алина и Трофим смотрела на счастливых Павла Андреевича и Ирину Васильевну и думали о том, что никогда не поздно начать всё с начала. И чужая докука может стать для кого-то счастьем. И одиночество может стать счастьем, если ты этого давно хотел и мечтал. Каждому своё. Недаром мудрые люди говорят, что каждому горшку своя крышка.

Жанна Шинелева